Каждый новый день – правда. Александр Олегович Левченко
опять в психушке закрыли? – спросил Кошкин.
Вовсе нет! – вскрикнул Дёмин. – Я вовсе не хочу умирать. О суициде я уже давно не думал.
Тогда зачем тебе всё это?
Понимаешь, Дима, – он помолчал, пытаясь в голове сформулировать мысль. – Это свобода. Я чувствую себя живым и свободным.
Ты чувствуешь жизнь в смерти? – мрачно улыбнулся Кошкин.
А почему нет? Пойми, на пороге смерти перед тобой самый живой и свободный человек.
Ну, это что-то уже из Сартра. Что ты имеешь в виду под такой свободой?
Ты это и сам прекрасно понимаешь. Смотри, человек от рождения имеет право на жизнь и свободу.
Так.
Без права на жизнь нет права на свободу. Но без права на свободу в праве на жизнь нет совершенно никакого смысла. Но вот именно право на свободу рождает из себя ещё одно право.
Право на смерть, – сказал Кошкин.
Правильно, Дима, право на смерть. Это же прекрасно. Только я решаю, когда и как мне умереть. А люди в нашем сумасшедшем доме ни черта не решают. Они отдали свою свободу. Она им не нужна. Им нужен суровый диктатор, который будет им говорить, как делать нужно, а как нет. И не важно, кто это будет: Бог, царь, президент, владельцы корпораций, рекламщики, репортёры, писатели, музыканты. Им не нужно контролировать каждого, достаточно контролировать большинство. Большинство, стадо, сделает за них всю остальную работу. У людей есть две потребности: лишить себя свободы и постараться лишить свободы остальных. Стадо не выдержит, если они увидят, что кто-то обладает свободой. Таких людей они вычисляют сразу. У них в голове не рождается потребность тоже обрести свободу, но есть потребность лишить свободы. Вот смотри, у тебя есть полное право жить так, как нравится только тебе, если ты при этом не будешь мешать жизням других людей, так?
Так.
Но, если ты скажешь об этом в определённых кругах, тебя уничтожат. Ты этими своими, казалось бы, совсем нормальными желаниями отрицаешь навязанные жизненные ориентиры того самого большинства людей. И они, если надо, посвятят жизнь, чтобы доказать тебе, что ты не прав и должен жить так же, как они. Только не пытайся убедить себя в мысли: «Я же им ничего не сделал, зачем они пытаются лезть в мою жизнь?». О нет! Ты не просто «что-то сделал», ты разрушил всю их жизнь, показав им, что их крепость – это всего лишь карточный домик. Им никогда не освоить единственное, с одной стороны элементарное, с другой необычайно сложное правило: «Свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого».
Свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого, – повторил Кошкин. Эти слова запали ему в душу. Это же так логично. Самое главное – это действительно правильно. Он посмотрел на своего друга Витю Дёмина. И как же показательно общество сочло его сумасшедшим.
Уехать бы, – сказал Дёмин после затянувшейся паузы. – Но не так, что в другую страну или в город, типа Москвы. Москва – это просто более красивый и престижный сумасшедший дом, чем наш. А куда-нибудь глубоко