Молоко львицы, или Я, Борис Шубаев. Стелла Прюдон
Зумруд прожигали листья крапивы.
– Мама, ничего страшного, но твой сын… он запел.
– Запел?
Понимание покинуло Зумруд.
– У мэгIэни хунде[10], песни же есть. Слышишь, ты слышишь? Это он поёт! Вот это зуьм-зуьми[11], вот это виз-визе[12], вот это жив-жив[13] – это и есть его голос. Я не могу трубку ближе поднести, провод короткий. Но скоро ты сама услышишь. Тонюсенький у него голосок, как у девочки. Анжела разучивала песню к выпускному, тучки небесные, вечные странники же есть, слышит, кто-то мяукает. Думала, это кошка. А это он. Я как услышал, чуть в обморок не упал, а они как ни в чём не бывало в один голос поют.
Позже Зумруд слышала эту историю сотни раз во всех мельчайших подробностях, но вновь и вновь просила рассказать, как Гриша с Борей подъехали к музучилищу и Боря высвободился из Гришиной руки и забежал прямо в класс, где шла репетиция концерта. И как он тихонько сел прямо на пол, пока хор девочек репетировал песню, а Анжела им аккомпанировала; и как Анжела увидела его и, поманив пальцем, посадила на стульчик рядом с роялем, и как Боря с открытым ртом сидел и смотрел на поющих девочек, и потом, когда репетиция закончилась, к нему подошла Карина Ашотовна – дирижёр хора и погладила по щеке. Она спросила у Анжелы – это твой брат? – и Анжела ответила, да, это мой брат. И Карина Ашотовна спросила, как его звать, а Анжела ответила – его звать Барух. И Карина Ашотовна сказала – вы чем-то похожи. А потом они все вместе поехали не домой, а в какой-то магазин, потому что Анжеле понадобилась кассета с этой песней, чтобы она могла репетировать дома по вечерам. И всю дорогу они ничего не рисовали, а только слушали эту кассету, и когда они подъехали к дому Анжелы, Гриша умчался по делам, а Борю оставил у Анжелы.
– А когда я ближе к вечеру до них доехал, он уже пел, – рассказывал, смеясь, Гриша.
Когда Анжелу спрашивали, как ей это удалось, она отнекивалась. Мол, она здесь ни при чём, просто раньше Барух не считал нужным проявлять голос, а сейчас почему-то ему это понадобилось. И немного подумав, добавляла:
– Не зря он начал с высоких нот.
В один момент Анжела превратилась для Зумруд из пугала, которое даже родне показать страшно, в божество, с которого сдували пылинки. И хоть остался у Зумруд осадок – ведь это не она, а Анжела первой услышала голос её сына, она пыталась этот осадок вытравить, смыть из своей души, а это было возможно только в том случае, если она смогла бы полюбить Анжелу всей душой, как свою родную дочь. И она решила, что Анжела станет её дочерью. И пусть они с Гришей поженятся только через год или два, она уже сейчас будет относиться к ней так, как относилась бы к дочери. Ведь она вызволила её Борю из оков, и этого Зумруд никогда не забудет. На следующий день она спросила Гришу, не хочет ли он оформить их отношения с Анжелой по всем правилам – надеть кольцо, пригласить на обручение родню – он поцеловал мать и убежал. А через час у них была дата.
Несмотря на то, что из Бори с помощью Анжелы удалось извлекать звуки, заговорил в привычном смысле он не сразу. Заговорит
Он поёт.
Тихое пение.
Пиликание.
Писк птенцов.