Лекарство от уныния. Ольга Рожнёва
Нет, не научилась. Пельмени даже не умеет варить. В нашей семье я готовлю. Очень я к ней привязалась. И она ко мне.
Как-то сидим, чай пьём, она смотрит так внимательно, думает о чём-то, потом и говорит:
– Вера Николаевна! Не бросайте меня, пожалуйста! Пожалуйста, не бросайте меня!
– Что ты! Я тебя никогда не брошу!
Она и сама не понимает, как мне нужна… Как-то раз она уехала к моей сестре погостить, та её любит, и так мне одиноко стало! Переживала за неё: холодно было на улице, а она холод плохо переносит. Возвращается, я ей говорю: «Знаешь, я теперь без тебя свою жизнь больше не представляю». Она отвечает: «А если я умру?» Я заплакала: «Уж ты не умирай, пожалуйста! Как я без тебя буду?!»
И знаете, что я думаю? Господь послал не меня ей, а мне – её… Мне так тяжело и одиноко было, и она меня спасла. Не чужой человек рядом. Родной и близкий. У меня дочери никогда не было, материнские чувства, может, это слишком громко будет сказано – всё-таки я не растила её, встретила уже взрослой… Но – родная, это точно.
Эту историю мне рассказали Оксана и Вера Николаевна, и рассказ их помог мне и моей подруге в унынии, напомнил, что каждый день – дар Божий.
Имена героев этой истории настоящие, поэтому, если сможете, помяните в ваших молитвах о здравии хотя бы один раз Оксану и Веру. Храни Господь!
Санькина доля
Жёлтый тёплый песок грел босые ступни, мягкий, манкий, он мог соперничать с золотистыми россыпями лучших курортов мира, но в Прохоровке его достоинства ценила только чумазая малышня с соломенными, выгоревшими на солнце макушками.
Большая, шумно вздыхающая лошадка, несмотря на жару, ступала бодро, а колёса телеги хоть и утопали в жёлтом, но крутились бойко: невелика ноша – Санька да Лёнька. Девятнадцатилетний Лёнька правил не спеша, сочувственно посматривал на сестру, желая утешить, тянул тихонько:
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой.
Одиннадцатилетняя Санька, спрыгнув с телеги, шла рядом, часто оглядывалась на родной дом. Маленькая фигурка матери уже скрылась из виду, но навсегда осталась в памяти: мама Дуня кивает головой, а руки, большие, натруженные, с узловатыми шишками вен тянутся к губам, останавливают рвущиеся рыдания – не пугать дочу. Это потом она упадёт на железную кровать с подушками горкой и зарыдает горько, безутешно – уехала дочушка, кровинушка уехала…
А всё сумка, старая дерматиновая сумка, – да будь она неладна! Давно бы выкинуть, уничтожить, сжечь, нет же, хранила. Дохранилась… Оставайся теперь одна, как была одна всю жизнь! Да ладно, чего уж теперь… Лишь бы дочушке, Санечке, хорошо было!
А я остаюся с тобою,
Родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна!
Санька ехала в новую семью – к отцу, к родным братьям и сёстрам. А было их ни много ни мало