Вера… Ника… Вероника. Ирина Николаевна Мальцева
сядешь.
Юлька в дверях остановилась, широко улыбнулась.
– Не-а, я лошадей ни на какую машину не променяю. Если бы ты хоть раз со мной пошла, ты бы по-другому заговорила, – девочка мечтательно прикрыла глаза. – Летишь на коне, волосы сзади развеваются, дух захватывает. – Посмотрела на мать. – А в машине духота, бензином пахнет, на дороге всякий козел норовит подрезать…
– Юля, – всплеснула руками бабушка, – что за выражения?
– Это, бабуля, не выражение, а правда жизни! – засмеялась внучка.
– А ремень – это тоже правда жизни?
– Фи, бабуля! А где твой педагогический талант?
Альбина Петровна бросила в Юльку полотенцем. Та на лету подхватила и отправила обратно.
– Юлька, перестань, – застрожилась Вероника. – Разве можно так…
– Но я же шучу, – оправдалась дочка.
– Лучше бы бабушке помогла, чем устраивать здесь волейбол.
– Она первая начала…
– Всё! Тогда спать.
Вероника решительно взяла дочь под локоток и потащила в комнату. Утро вечера мудренее.
Но как бы она себя ни успокаивала, от слез удержаться не смогла. Юлька давно уже сопела, раскинувшись рядом, а Вероника продолжала мучиться извечными вопросами «Что делать?» и «Кто виноват?».
Одно она знала наверняка: процесс, начавшийся внутри неё, нельзя остановить. Жить в полудреме она больше не станет, как не станет больше подчиняться обстоятельствам. Никому не доверит решать за себя, как ей жить и что делать. И кто знает, может вслед за разумом проснется душа, и ей представится возможность бегать на свидания, сгорать в чьих-то объятиях, таять от нежных слов, страдать, ревновать, ссориться и мириться.
Вот только как Юлька воспримет изменения в их жизни?
Вероника повернулась направо, посмотрела на спящую дочку. Одна ладонь под щекой, другая скомкала угол покрывала. Значит, скоро закроет лицо. У Юльки с детства была привычка ближе к рассвету закрывать лицо одеялом. А еще многие привычки связаны у неё с отцом. Например, ежедневно делиться впечатлениями об увиденном и услышанном за день. Дочка обожала, когда Костя расчесывал ей волосы перед сном, подкидывал вверх и в стороны рыжие прядки, сворачивал их в немыслимые узоры, дул на макушку. Последний год именно Юлька выбирала для отца одеколоны, лосьоны, гели для бритья и частенько прилипала к нему, втягивала аромат, блаженно щурилась и целовала его в прохладную, чисто выбритую щеку.
– Папик, от тебя так хорошо пахнет, – обычно говорила Юлька.
– Твоими стараниями, – отвечал ей Костя. – У кого еще такая заботливая дочь. Вот подожди, – говорил он, затягивая галстук, – еще год-два, выйдешь замуж, и забудешь своего папика. Будешь заботиться о каком-нибудь прохиндее.
– Почему обязательно прохиндее? – недовольно дула губы Юлька.
– Потому что доверчивая ты очень, тебя любой окрутит и вокруг пальца обведет.
– Ну уж нет, – не сдавалась дочь. – Это я на вид такая наивная, а на самом деле…
– А на самом деле, ты еще наивнее! –