Смотреть на птиц. Владимир Варава
грусть по этому поводу.
Мысль о том, что жизнь уже прошла, так и не успев начаться, была до удивления простой, но до слез грустной в своей безыскусной очевидности. Словно вам приподнесли смертный приговор в праздничном конверте, перевязанным розовыми ленточками. Что может быть печальнее этого? Что это вообще за обман, который творит безразличная неведомая сила, позволяя зачем-то нам быть? Все всегда проходит, пролетает незаметно, так что ты не успеваешь зацепиться ни за что существенное. Да и есть ли это существенное?
Отец давно умер, память о нем сильно поблекла. Мать безвозвратно постарела, замерев на пороге бесконечного ухода. Не было ни жены, ни Марии. Дэн не предавался мучительным воспоминаниям их трагического исчезновения. Он уже давно все знал, но старался не думать об этом, бесконечно обманывая самого себя, А сейчас жизнь продолжала свой нудно-томительный ход, едва напоминая о себе чем-то радостным. Еще противнее стали окружавшие люди, которые, казалось, жили в совершенном довольстве и беспечности. Они не только казались, но, скорее всего и были счастливы, тем своим мелким счастьем, которое, как всегда, думал Дэн, было уделом самых низких людей.
«Жизнь закончилась, не успев начаться» – постоянно сверлило в голове, создавая вокруг гнетущую атмосферу. Казалось, что лучшие годы своей жизни он упустил, не успев совершить ничего значимого. Раньше можно было еще указывать на весь этот мерзкий мир, оправдывая свое неучастие в нем. Но теперь нет, внутри уже что-то не позволяло. Как-то совсем нежданно обрушилась эта нехитрая истина, застав врасплох несчастного Дэна, которому стало так тошно и сумрачно, что он вновь начал думать о конце.
Временами ему казались даже смешными чувства, которые он испытал, потеряв отца. Это было неприятно, но что делать, если поток времени пожирает все самое святое и сокровенное? Появились новые люди и привязанности, но уже не было той наивности в отношении к жизни, которая была прежде. Дэн так и не мог выбрать себе постоянное дело, поскольку его призвание не могло быть воплощено ни в одну из существующих профессий. Он не мог позволить потратить уникальность своего дара на что-то одно. Эта уникальность временами чувствовалась остро и болезненно. И, не находя ни в чем удовлетворения, он все больше разочаровывался и его разочарование ложилось тяжким камнем на его жизнь.
«А вдруг и это не то? Вдруг и это не главное? Разве можно чему-то одному отдать всю свою жизнь?» Поэтому и метался от одного дела к другому, от одной работы к другой, надолго не задерживаясь нигде. Он никак мог понять, как это можно проработать, например, сорок лет на одном месте. Можно ведь умереть. Нет, лучше умереть, чем так жить. И даже творческие профессии. С каким презрением он смотрел на маститых композиторов, актеров, писателей, когда те кичились своим положением, своими достижениями. Все это конечно пустота, или скорее, сокрытие пустоты. По-настоящему даровитых людей, совершивших творческие прорывы, единицы. И все они были, как правило, неустроенны, все