Смотреть на птиц. Владимир Варава
что в ней сохраняются последние капли человечности. Той человечности, которой он не видел в других, но которую он был почему-то обязан терпеть в себе.
Он не собирался отказываться от своего образа жизни, не поддаваясь на трусливые ухищрения взрослого мира «остепениться». Он не хотел ни остепеняться, ни умнеть, ни взрослеть, ни умирать, выбрав, как большинство, медленную смерть, растянутую на долгие годы бессмысленного и пошлого существования. Дэн сохранил в себе искренний и благородный энтузиазм уничтожить этот мир, лишь бы не жить во зле. Не быть с ним заодно. Но он не знал, как это сделать, и поэтому продолжал искать утешения в привычных для себя вещах, к которым так брезгливо и презрительно относится деловой мир успешных людей.
Окинув взором прошедшие годы, Дэн понял, что в жизни ничего не было такого, о чем можно было бы с полной уверенностью сказать, что жизнь удалась, состоялась. Как часто говорят знаменитые люди, что представься им возможность прожить свою жизнь заново, они бы ни на миг не сомневались, и прожили бы ее от начала до конца, все повторив в ней точь-в-точь. Дэн недоумевал, как можно такое говорить. Неужели и взаправду все эти люди такие глупцы, что не понимают, что жить-то в сущности не зачем не только дважды, но и однажды. Или они такие необыкновенные счастливчики, что им, и только им выпало уникальное стечение обстоятельств, сделавших их жизнь бесконечно драгоценной и значимой?
Не верил Дэн во все эти рассказы о счастливой жизни. Сам-то он не был особенно несчастлив, но жить снова, еще раз он ни за что бы не согласился. Зачем? Но его пугало, обдавая волной нездешнего ужаса то, что и эта, никчемная и, в сущности, пустая жизнь уходит в неведомое, утекает на глазах, не создав ровно ничего, за что можно было бы зацепиться и осесть, осесть так, чтоб навечно, чтоб навсегда.
Много было драгоценного, много интересного, но ничего такого, ради чего можно было бы прожить жизнь дважды, он не находил. Ни дела, ни люди, ни события, ни впечатления не могли побудить его к тому, чтобы видеть в них последнюю величайшую ценность. Он как бы видел пустоту мира, которую не видели другие – не хотели, или попросту не могли. И это было его несчастьем, превращавшим само существование в какую-то метафизическую казнь без вины, без причины, без смысла.
Точно свою жизнь он не стал бы снова проживать, а чужую тем более. Зачем ему чужая жизнь? Да и не только снова прожить, но и умереть за эти вещи вряд ли он согласился. Это не малодушие, просто глупо умирать за несущественное. А то, что Дэн видел перед собой, и было несущественным, включая то, что другие считали великим и драгоценным. Он понимал, что это от лукавства или недостатка ума.
Конечно дети… (Дэн чуть было не подумал: «проклятые дети»). Эти милые дети. Детей он любил, и детей было жалко. Он как-то сразу про них не подумал. Теперь у него был сын, которого ему оставила одна совсем неприметная особа, с которой он сошелся на короткое время. И вот теперь Дэн мог наблюдать за развитием своего сына, понимая, что является