Три повести. Сергей Ледовских
«я тебя сейчас ага? да? понимаешь, к чему я веду?» А она должна сверкнуть в ответ глазами, сообщая телепатически: «ещё бы! давай же уже, ага!» Должна… А если не сверкнёт?! Ой, какая фигня!.. Нет, нужна импровизация. Сердце само подскажет. Подскажет! Я уверен… На репетицию пора. Пойду я. Главное сообщить ей о свершившемся факте, а там – посмотрим: либо пан, либо…
Странно
Савицкий в последние дни – рассеянный какой-то. Словно у него ко мне есть дело, но он не решается сказать. Важное дело, вижу же. Может, его подбодрить как-нибудь? Потому как жутко просто интересно. А вдруг он ни с того ни с сего в меня «ага»? А?.. Нет, глупости! Глупости… Ох, некогда! Побежала репетировать. Потом…
В таком вот ключе
Ой-ёй-ёй!! Только что вернулся с репетиции. Голова гудит от поцелуев! Сердце у меня какое-то странное очень: подсказывает совершенно авантюрные, до невероятного удивительные вещи.
Всё сегодня не ладилось, всё! Просто разваливалось в прах. Гоним второе действие. Моя сценическая училка говорит мне по тексту: «Ведёте вы себя позорно для комсомольца!» А я ей по тексту же восклицаю: «Если собираетесь прочесть мне нотацию, советую воздержаться! Я уже вышел!..» И ухожу со сцены. Ирина хлопает в ладоши и зовёт меня обратно: «Рано, – кричит, – рано вышел!» – «Как же рано? – удивляюсь, возвращаясь на исходную позицию. – Сказал и вышел». Ирина смеётся: «Там написано: вышел… из пионерского возраста!» – «Ах, да-а!» – смущаюсь. Теперь уже смеются все незанятые, сидят в зале и просто умирают, особенно хохочет Савицкая, сценическая моя любовь. Были и другие ляпсусы вроде того, что находимся мы как бы в классе с братом главной героини и беседуем на повышенных тонах. Брата Горецкий играет. Я развыступался, будто завёлся: упражняюсь в красноречии, самозабвенно, гневно, сверкаю и повожу глазами. Вдруг, слышу, смешки вокруг, и Горецкий смотрит на меня не по роли очень. Дождался он, наконец, пока я умолкну, усмехнулся, повернулся в зал и говорит Ирине: «…По-моему, я вам уже не нужен, Савицкий за меня все мои реплики сам будет говорить…» Опять оживление и хохот в зале…
Всё не ладилось… Всё. Кроме одной сцены… Отбарабанили мы наш с Савицкой эпизод в парке как по нотам, розовея от Ирининых похвал, ушли вдвоём за кулисы, присели отдышаться. Тут я и начал…
– Савицкая, тебе не кажется, что я в последние дни странный какой-то?
– Заметила. И этим ты меня уже уморил… У тебя какое-нибудь дело ко мне?
– Да, важное.
– Вот! Я так и подумала. Выкладывай детали.
– Что, прямо так, сразу?
– Да-да! Так и сразу. Давай. Гаси моё любопытство, а то оно у меня обычно хуже чумы. Изводит просто. Через край переливается… Я на тебя сейчас уставлюсь, но ты особо не нервничай. Я так всегда делаю, чтоб ничего важного не пропустить. Начинай.
– У нас с тобой прекрасно получается.
– Что?
– Роль. И ты знаешь почему?
– Понятия не имею. Талант у нас, наверное.
– Ой, конечно! Что ты! Этого у нас не отнять. Талант так