Прости… Забудь. Евгения Арапова
И как тяжело мириться с тем, что желаемое абсолютно невозможно. Жизнь отсекла меня от того, что в избытке наличествовало у других. Время от времени, на фоне этого со мной случались дичайшие истерики. Я как будто хотела выкрикнуть все лишнее и доковырять до чистоты. Ничего не получалось.
Я мечтала дожить до момента, когда все это закончится и получится ДЫШАТЬ, сложно выживать, когда все время не хватает воздуха. Я маялась дикой внутренней несвободой. Хотелось, чтобы боль от пережитого, незабытая, мешавшая существовать, ушла, и я бы зажила новой, счастливой жизнью. Такой, о которой все время мечтала. Периодически накатывало: мне столько лет, а у меня ни друзей, ни молодого человека, все проходит мимо. Как проводили время подростки? «Тусили» на улице, в подъездах, на квартирах, постарше в клубах, совместные поездки на отдых. А я сидела дома и молилась, чтобы мне стало хоть немного легче. Но, при этом, была уверенна, что смогу победить, и впереди меня ждет нечто прекрасное, судьба обязательно вознаградит за пережитые страдания. Вот он—единственный найденный смысл, надежда, которой жила.
Мне хотелось стать другой, стать собой, но не хватало сил и смелости. В попытках стать целостным человеком, сложно понять, кто я, какая на самом деле? Невозможно вылечиться, не имея представления, в какую сторону двигаться. Я постоянно ощущала зажим и дискомфорт. Тот период времени запомнился как отрезок, в котором вообще ничего нельзя делать, как ты хочешь. Нельзя носить одежду, которая нравится, будут стебаться, нельзя смеяться, нельзя отвечать на выпады в твою сторону. Возраст бесправия и ограничения.
Больнее всего было ощущать, что я не живу, а в результате жутких издевательств, существую. Но я даже мечтать боялась о том, чтобы вырваться. Смотрела на нормальных людей и понимала, что у меня подобного никогда не будет. Конечно, тогда я не могла сформулировать столь поэтично, но так и было. Меня как будто заколдовали, отобрали жизнь. Нервы настолько сильно расстроены отношением людей, что в любом взгляде, слове, действии, даже самом нейтральном виделось унижение. Хотелось кричать, истерить, скрыться навсегда, чтобы в дальнейшем не переживать подобного.
Огромной проблемой стала коммуникация. Обычный выход в магазин—сложнейшая задача. На меня будут смотреть… Справлюсь. А если нужно будет говорить? Уже сложнее… Если продавцы давали мне не самый лучший товар, или неправильную сдачу, я ничего не могла сказать. Боялась, что тут же нахамят, или я что-то не так поняла, или очередь начнет шипеть. Я, невиновная, боялась незаслуженных обвинений. Да, это моя больная тема, проявляющаяся даже в мелочах. При мне, в трамвае, у девушки украли кошелек, она подняла шум, так ее же и обвинили. Не помню в чем. Наверное, спать кому-то помешала. Если я так себя вела в самых обыденных ситуациях, что тогда говорить о более серьезных? Я замирала, слова не могла сказать там, где нужно было хотя бы попытаться отстоять свою точку зрения. Куда-то позвонить, сходить, с кем-то о чем-то договориться—невыносимо тяжело.