Историческая преемственность традиций российской цивилизации. Заменательные даты, исследования и новые документы. С. А. Мельников
половина Сталинграда осталась. Они стали эвакуироваться только тогда, когда почувствовали, что Сталинград не сдастся, его бомбят. Жители сидели, рассуждали: у меня здесь домик, а что если немец придет. Тут одной сотой доли не похоже на Тулу. Партийные организации эвакуировались, но населения они с собой не повели. Что, Сталинград не мог дать сто тысяч людей, которых можно было вооружить и использовать как угодно? Укрепления около Сталинграда строились. На плане там красота, а выкопано 10 %.
Дружины создали. На трех заводах: СТЗ, «Баррикады», «Красный Октябрь». Мы насчитали всего около 600 человек и истребительные отряды, порядка и прочее. Милиция? Как будто ее здесь и не было. Как-то получилось так: армия пришла, армия защищает и никого не видно, истекаем кровью, тут черт знает что творится. До чего дошли с СТЗ: 7 тысяч тонн горючего, бензина, нам нужен бензин – дайте бензин. Директор завода, прикрываясь бумажкой из Москвы, чуть ли не от Молотова: «Дать не могу». Посылаю взять бензин – охрана с автоматами стоит. Спрашивается, что, стреляться мне с ними? Вот вам отношение. Скандалить мы не хотели, взять просто нахрапом, или до стрельбы доходить, но к чему это могло привести?
Откровенно говоря, у большинства командиров дивизий не было настроения умереть здесь. Как чуть что припрет, сейчас начинается: разрешите перейти за Волгу. Кричишь: я еще здесь сижу, и шлешь телеграмму – если сделаешь шаг, расстреляю. Командиру 112-й дивизии была послана телеграмма, Горохову, Андрусенко, Гурьеву. Родимцев еле ко мне добрался на К П, говорит: костьми ляжем, но не уйдем. Дивизии держали все командиры дивизий, кроме Ермолкина, – 112-я, Андрусенко, Тарасова. Прекрасно вел[и] себя в этом отношении Родимцев, Горишный, прекрасно себя ведет Гурьев, Людников лучше всех дрался. Он перед наступлением заболел, в разгар самой жестокой атаки 11-го возвращается больной и ни шагу. Батюк, Соколов прекрасно себя ведут, Желудев хорошо себя вел. Берешь трубку, молотишь его по телефону, говоришь: ты теперь давай. Тот вызывает комиссара дивизии, в свою очередь, его молотит. Но меньше всего приходилось говорить по этому поводу с Родимцевым, Батюком, Гурьевым.
Тут нельзя было быть не крутому каждому командиру дивизии, нельзя было быть не методичным, нужно было все время следить. Самое страшное, чем мы страдали, – это вранье наших штабов, и командир дивизии, не проверив это дело, сообщал нам то, чего на самом деле нет. Упорства у наших командиров дивизий, кроме перечисленных, хватало в достаточном количестве. Верно, приходилось реагировать на некоторые из них.
Когда уже действительно самый опасный момент наступил, я говорю с Еременко, что у меня все срывается и чем потерять управление, пусть Военный совет останется здесь, на этом берегу, но как базу управление разрешите перенести на тот берег. Связь по берегу рвется, рация не работает, от меня приходится устанавливать связь с этого берега на тот, и оттуда она идет к фронту. Я считал нужным штаб армии выбросить туда, чтобы оттуда лучше было управлять, а Военный совет остается