Созвездие разбитых сердец. Ричард Брук
от инспекции кофейных банок, повернулась к своей гостье и, подняв указательный палец, торжественно объявила:
– Не просто талант- звезда! Комик, трагик и эксцентрик в одном лице! По крайней мере, так про него в газетах пишут… и на этих… фо-ру-мах ваших… Главреж от него в восторге, считает своим открытием, самородком! По мне, так тот еще павлин, этот самый Пашка-вверхтормашка.
Мария невольно улыбнулась:
– Вверхтормашка?.. Забавное прозвище. Это из-за характера?
– Да он циркач бывший! Гимнаст воздушный, без страховки любил работать на большой высоте – и вот однажды доработался… Может, слышала, в начале девяностых был такой аттракцион «Между небом и землей» в цирке на Цветном? С программы давно снят.
«Господи, какая же я дура…»
Ну конечно! Павел Бердянский!.. Вот почему его имя показалось ей таким знакомым: несколько лет назад оно красовалось на всех цирковых афишах страны, а она тогда еще ходила в цирк…
Мария зябко поежилась и покрутила головой, отгоняя воспоминание, но полузабытый кошмар упорно лез из памяти прямо на внутренний экран… Лидия Петровна что-то еще увлеченно рассказывала, но словно кто-то выключил звук.
Реальность дрогнула и сместилась на пять лет назад, в летнюю Ялту, куда приехала с гастролями столичная цирковая труппа. Мария снова сидела в переполненном павильоне, слушала пение скрипок и рыдание виолончели, с замиранием сердца внимала сухой дроби кастаньет и гулкому барабанному бою. Арену заливал мертвенно-голубой свет, а в лучах двух ярких прожекторов под самым куполом парил гимнаст-эквилибрист в серебристом трико…
Это ради него она вновь купила билет и пришла на следующее представление сезона… потом – еще на одно… и еще на одно, вместе с охапкой одуряюще пахнущих розовых пионов. И вновь замирала от восторга, от сладкого трепета где-то под ложечкой, внимая скрипкам, виолончели и испанской гитаре, что вплетала свой густой вибрирующий голос в мелодичный дуэт. И вновь неотрывно следила взглядом за гибкой фигурой в черно-серебряном трико, скользящей по натянутой проволоке на немыслимой головокружительной высоте. И с нарастающим волнением ждала финального прыжка с каната на трапецию…
Никто не знал, что же случилось в тот злополучный вечер, почему руки гимнаста, служившие ему верой и правдой, вдруг соскользнули с гладкой перекладины… Люди закричали все разом, повскакали с мест на одном резком выдохе, заглушив ужасный звук падения тела на арену. Тут же к упавшему подскочили коверные в голубых ливреях, засуетились, окружили, кто-то еще выбежал из-за кулис, кричали: «Врача! Врача!» и «Погасите чертов свет!”… Свет погас, из репродуктора прозвучало грозное объявление с требованием соблюдать спокойствие и порядок… на том представление и закончилось.
Конферансье, бледный, как Пьеро, принес зрителям извинения за то, что им пришлось стать свидетелями несчастного случая, уверил, что артисту оказывается необходимая помощь и, скомкано попрощавшись, передал полномочия представителям