До Эльдорадо и обратно. Александр Константинович Кузьмин
так зыркнула, что стало понятно: «ждёт нас не лёгкий бой, а тяжёлая битва».
‒ Где устав?
Я сбрасываю на стол свою ношу.
‒ Что ж, давайте читать.
Склоняется над первой страницей и надолго замолкает. Я отцу шепчу:
‒ Так она больше двух страниц до конца рабочего дня не осилит.
‒ Не знаешь ты старую гвардию, племя ты молодое, с жизнью незнакомое. Главное, чтобы она за работу взялась, а там будет сидеть, пока не закончит. Так у нас, сталинских соколов и мышей, заведено.
И точно, старушка на часы даже не смотрит, только карандашиком чирк-чирк. И вдруг:
‒ Кто эту ерунду вам написал? Ничего не понимает в банковском деле.
Такого апперкота отец явно не ожидал. Бабулька решила отвергнуть устав, слово в слово повторявший устав банка, действующего практически в двух шагах от забора Букингемского дворца. Первый раз я видел его, хватавшего ртом воздух.
Тут я сообразил, что главное – не допустить перехода непосредственно к военному конфликту и, как Киссинджер на Ближнем Востоке, приступил к челночной дипломатии. (Почему челночной – вскоре станет ясно).
‒ Конечно, ошибки есть, оспаривать не будем, однако оставить Калугу без банковского обслуживания тоже, согласитесь, нельзя ни на минуту.
‒ Молодой человек, вы не Мольер, не ломайте комедию.
Тут уже я чуть не упал под ударом эрудиции.
‒ Упаси бог, ещё в детстве во дворе приучен: со старшими шутить себе дороже. Я конструктивно. Вы вот первую страничку поправили? Дайте её мне, а сами вторую читайте.
Схватив исчёрканную страницу, я выскочил в коридор. Задача была – быстро найти приёмную какого-никакого начальника. Тут опять пригодилась мудрость предка: «Хочешь найти в министерстве кабинет министра, иди по ковровой дорожке». Секунд через пятнадцать вхожу в Приёмную (с большой буквы).
‒ Девочки, вопрос жизни или прозябания: дайте воспользоваться вашей пишущей машинкой, мазилка есть? (Мазилка, кто не знает, это такая белая краска. Раньше, в каменном двадцатом веке, ей замазывали ошибку в тексте, а поверх печатали исправление).
Что-то в моих словах, по-видимому, было: секретарши усадили меня за машинку, снабдив всем необходимым.
Печатал я неплохо – спасибо диссертации, поэтому через минуту-две с исправленным текстом (под исправлениями кое-где проступали прежние ошибки: времени, дать просохнуть замазке, не было) я влетел обратно в зону конфликта.
‒ Н-да Н-на! Вот, все исправления учтены, где вторая страница? Старушка посмотрела на меня внимательно:
− Хороший у вас мальчик – шустренький.
В глазах отца застыло безмерное удивление и, как у раненого Атоса на дуэли, немая надежда. Это придало мне новые силы и повысило скорость. Так и пошло: она чёркает, я чиню, в смысле исправляю, батя сидит, процессу не мешает.
Часам к восьми вечера бабуля стала выдыхаться, в ответ я увеличил темп. Видя такое дело, она сдалась, грохнула печатью об наш устав (теперь уже точно наш, не английский же), расцеловалась с отцом: они успели подружиться, и мы откланялись.
Вот