Она и её Он. Марина Зайцева
понравилась. Мне передали горку тарелок, я ушла, и вот там меня накрыли тоска и грусть. Это не было в адрес какого-то события, это были просто те состояния, к которым я готовилась и которые непременно нужно было прочувствовать. Я мыла посуду, мне подносили новую. Довольно хорошо освоившись в системе шкафчиков и полок, я взяла командование визитерами в свои руки – поясняла, где и что брать, куда и что класть, как решить тот или иной гастрономический вопрос. И вот одну из партий мне принес Принц. Ну что я могла чувствовать? Да только печаль. Что мы совершенно чужие люди, что все оно вот так, что я распоряжаюсь на его кухне и ничего не значу в его жизни.
– Ты как?
– Хорошо, очень интересно!
– Ты от меня не прячешься?
– Прячусь, конечно. Ты же понимаешь это.
Улыбаюсь, снова легко.
– Дурацкая пауза, и непонятно, о чем говорить.
– О тарелках, конечно же. И проповедовать дзен! Как завещал классик.
– Мне очень помогло все то, что мы с тобою делали, спасибо тебе за работу.
– Пожалуйста! Получилось интересно.
– Ты пойдешь к нам?
– Не, я, пожалуй, тут потуплю, мне там как-то не очень.
– Я тогда тут немножко посижу.
– А ты как?
– Я… Я? Хорошо.
Вот та растерянность. Я не знала, что она есть, тогда еще не предполагала.
– Ты теперь занимаешься еще джазом?
– Да, это так круто! Я нашел себе школу, где учат взрослых, вообще с нуля, совсем с нуля! И джаз оказался таким классным.
Дальше нечего говорить, разве что еще одним способом переформулировать, что «джаз – это вау» и «заниматься им – ого-го!»
– Ты прочитаешь мой странный подарок? Я помню, что ты медленно и мало читаешь. Но там киберпанк – все, как ты любишь. И мочилово, и всякие странные идеи, и допущения. В общем – ни разу не скучно.
– Да, я прочитаю, обязательно.
– Слушай, я, наверное, пойду скоро, мне тут неуютно, и я больше не могу придумать себе дела.
Хрена себе! Я в тот момент не ждала от себя. И я совершенно искренне решила, что, либо он захочет меня задержать, и тогда… А что тогда – не знаю, но что-то глубоко личное и интересное. Может – про мир во всем мире. А может – про сто дней после детства. Либо он разрешит мне уйти, и тогда, значит, меня совершенно точно держат здесь только собственные тараканы, которых мне же и выпасать на заливных лугах самобичевания.
– Ну, ты чего! Оставайся!
– Не, Принц (ой, я произнесла это вслух!). Я пойду. Посидеть с тобой и чаем, поговорить о незначительных вещах и допонять свое недопонятое – это одно. А быть тут не в своей тарелке и в дурацком положении – это совсем неприятно. Я увидела, что у тебя все хорошо, сделала тебе свой подарок – он в комнате, в левом дальнем углу, под ковром. Так что я тебе все, что хотела, сказала. Давай, хорошего нам с тобой, ладно?
В воздухе висели мое принуждение его к извинениям, моя в этом неправота. Его здоровое нежелание