Непростые смертные. Владислава Николаева
к нему протёрся сквозь толпу коренастый воевода Микула с рыжеватой бородой лопатой, что-то пробасил, доверительно склонившись через рамо.
– В сёдла! – зычно скомандовал, не дожидаясь воеводы, черноволосый старшина, молодо вскакивая в седло подведённого сыном коня.
Муж Маришук взлетел в седло, жеребец всхрапнул и бодро двинулся вперёд, побивая себя опашью по бокам.
Маришук поднялась и помахала в спину.
Почуял, обернулся, из-под усов блеснула белозубая улыбка. И всё. Теперь ему нужно пришпорить жеребца, идти впереди рати, вести всех в тени широкой спины, гордо вскинув голову, не оглядываясь, не выдавая сожалений, нестись грудью на копья и стрелы врага…
*
– Зачем явилась? – неласково спросила Маришук.
У крыльца стояла зарёванная Янка. Тонкое белое платье было сшито из многих кусочков, и выбелено оно было так, что по краям заметна серость. Всё равно лучшее платье, которое когда-либо у неё было. Значит, мать шила.
– Ты же меня знать не хотела, – напомнила Маришук.
Рать затянула длинный конный хвост за городскую стену, чтобы, победив или будучи поражённой, при любом раскладе вернуться поредевшей. Крыльцо опустело. Брань бранью, лихо лихом, а жизнь продолжается, какая есть. Одна Маришук осталась на крыльце, даже Паранья ушла со своей скамеечкой.
– Теперь отец не выгонит, – просто сказала Янка, по-детски утирая мокрый глаз кулаком.
Маришук раскрыла объятья. Янка взбежала по лестнице и легла к ней на грудь, заходясь плачем. Старшая сестра мягко погладила младшую по горячей и мокрой голове. Косы Янки совсем растрепались. Сегодня за неряшливость не упрекали ни взглядом, ни словом.
– Видела твоего жениха, – заговорила Маришук, мягко перебирая пальцами пряди, на груди становилось мокро, – мужа, – поправилась она. – Тебе повезло. Здоров. Красив. Знатен…
С горячих губ Янки сорвались невразумительные булькающие звуки. Маришук без слов понимала, что сестра пыталась сказать.
– По нему видно – он сильный воин, вернётся.
Янка вдруг выпрямилась, лицо красное, под глазами синяки, тонкие брови страдальчески изломлены:
– Какая стреле разница насколько силён воин? – пылко прошептала она.
Маришук вздохнула. Что тут скажешь?
Янка притихла. Похоже, вылила всю воду, что в ней была.
– А ты… – начала она и запнулась, повернула голову и распахнула большие зарёванные глаза, – а ты будто совсем не боишься.
Янка вздохнула, словно решилась на давно задуманную дерзость. Сколько они не виделись, сколько не говорили – почти четыре года, да, уже четыре. Сестра опустила лицо, упираясь подбородком в грудь.
– Да и в самом деле, – быстро зашептала она, – что ему сделается? Он у тебя заговорённый, вечно первый в любой драке, за всю жизнь ни ссадины, ни царапины, даже синяка не было…
Маришук внимательно дослушала обиженный шёпот и не возразила. Заговорённый?