Между Белой и Черной. Иосиф Давидович Гальперин
– возможным вариантом тебя.
Конечно, подражание, соучастие касалось, в основном, не экзотических профессий. Но тоже, желательно, романтических, хотя бы с примесью риска, связанных с путями – воздушными, водными, земными, подземными. Писал о речниках, летчиках, железнодорожниках, шоферах, трассовиках. Например, я без проблем прошел на кабелеукладчике (такой большой плуг с барабаном кабеля наверху) по пустынной границе с Афганистаном от туркменского участка до таджикского, сквозь окаменевшие пески и рассыпающиеся скалы. Потом это почти актерское вживание в предлагаемую роль помогло мне в армии, где после университета сумел освоить профессию радиста.
Броня невидимого, но ощущаемого мной интереса тысяч людей, незнакомых, но пославших «на дело» именно меня, берегла меня во время авторалли, где я был штурманом, ничего тогда не понимая в машинах, и летал на 21-й «Волге» со скоростью 150. И в медной шахте на глубине полкилометра, где от взрывной волны не просто закладывало уши, а еще прижимало эти самые уши к черепу. И в суточном дежурстве с милицейскими оперативниками, когда пришлось вместе с ними врываться на «малину» (они с пистолетами встали под окнами, а я, безоружный, вслед за их начальником поперся в дверь). И в работе бригадира проводников поезда, мотающегося две недели по одному маршруту. И на тушении лесного пожара, когда нас с фотографом высаживали с вертолета (перед этим такой же «чебурашка» Ка-26 разбился, а наш перед вылетом чинили с помощью топора) в сужающийся круг языков огня, и мы ветками и лопатами отбивались от них, пока не пришла техника.
Эту уверенность в неуязвимости «по службе» до сих пор не поколебала и гибель на следующем ралли того водителя, из машины которого я трое суток не вылезал. И смерть на другом лесном пожаре фотографа, который в свое время пришел ко мне в редакцию мальчишкой из ПТУ и стал потом заметным в Москве репортером. И вообще все случаи репортерских смертей и увечий. Будь спокоен, пока ты какому-то делу нужен, и будь что будет. А то, что нужен – надо доказывать ежедневно.
Другими словами, все будет хорошо, пока ты поступаешь правильно, в ладу с тем, что тебя ведет. Репортерство, а потом и более глубокая журналистика на практике означали «учиться у жизни», снимали недовольство собой, подобное басенному «они работают, а вы их труд ядите». Это был как бы поиск обязанностей при старании сохранить чувство свободы. Раз я меняю образ жизни, примеряясь к чужим судьбам, но оставаясь собой, – я свободен.
Но попадаю в другую зависимость, которая тяготила не меньше официальных рамок пропаганды или морали. В зависимость от того человека, которого ты выслушал. До сих пор, пока не написал материал, в ушах звучит голос того, кого расспрашивал. При конфликтах попадаю в более тяжкую зависимость: от противоположных мнений, разноголосицу нельзя свести к плоскому газетному листу. Поэтому часто выбирал свою позицию, не совпадающую ни с одной изложенной мне. И выражал ее в строках и между них, называя себя «экстремистом компромисса».