Шутовской хоровод. Эти опавшие листья. Олдос Хаксли
угодно ли бургундского? – И Гамбрил взялся за бутылку.
Зоэ кивнула и пододвинула стакан. У нее были темные волосы, бледное лицо и глаза, как ягоды черной смородины. Рот у нее был маленький, пухлый и красиво изогнутый. Одета она была довольно безвкусно, точно картина Августа Джона: в голубое с оранжевым. Выражение лица у нее было мрачное и злобное, и она смотрела на всех с видом глубочайшего презрения.
– Шируотер на самом деле мистик, – флейтой пропел мистер Меркаптан. – Мистик-ученый; сочетание, надо сказать, несколько неожиданное.
– Вроде либерального римского папы, – сказал Гамбрил. – Бедный Меттерних, помните? Пио-Ноно. – И он разразился смехом, понятным только ему самому. – Нижесредние умственные способности, – в восторге пробормотал он, наливая себе еще вина.
– Только люди, намеренно ослепившие себя, могут считать такое сочетание неожиданным, – негодующе вмешался Липиат. – Что такое наука и искусство, что такое религия и философия, как не способы выразить в образах и понятиях, доступных для человека, какую-то сверхчеловеческую реальность? Ньютон, и Бёме, и Микеланджело – все они выражали различными способами различные стороны одного и того же.
– Альберти, прошу вас, – сказал Гамбрил. – Уверяю вас, он был гораздо лучшим архитектором.
– Fi donc! – сказал мистер Меркаптан. – San Carlo alle Quatro Fontane[43]… – Но ему не удалось закончить. Липиат уничтожил его одним жестом.
– Единственная реальность, – прокричал он, – существует только одна реальность.
– Одна реальность, – Колмэн протянул руку через стол и погладил голую белую руку Зоэ, – и она прекраснозадая. – Зоэ ткнула его вилкой в руку.
– Все мы пытаемся говорить о ней, – продолжал Липиат. – Физики формулируют законы – жалкие рабочие гипотезы, объясняющие лишь какую-то ее часть. Физиологи проникают в тайны жизни, психологи – в тайны сознания. А мы, художники, пытаемся выразить то, что открывается нам, когда мы смотрим на моральную природу, на индивидуальное начало этой реальности, имя которой – Вселенная.
Мистер Меркаптан с деланым ужасом поднял руки.
– О, barbaridad, barbaridad![44] – только чистое кастильское наречие могло выразить его чувства. – Но это совершенная бессмыслица!
– В отношении химиков и физиков вы совершенно правы, – сказал Шируотер. – Они вечно кричат, что подошли к истине ближе нас. Свои абстрактные гипотезы они выдают за факты и навязывают их нам, тогда как мы имеем дело с жизнью. О, их теории, конечно, священны. Они величают их законами природы и противопоставляют свои непреложные истины нашим биологическим фантазиям. Какой шум они подымают, когда мы говорим о жизни! Проклятые идиоты! – кратко выругался Шируотер. – Только идиот способен говорить о механизме перед лицом почек. А ведь есть и такие болваны, которые говорят о механизме наследственности и размножения.
– Однако же, – очень серьезно начал мистер Меркаптан, горя желанием отрицать свое собственное существование, – есть почитаемые всеми авторитеты. Конечно,
Святой Карл с четырьмя фонтанами (
О, варварство, варварство! (