Вороны. Дарья Квант
мне, – отрывисто произнес он хриплым голосом, – плохо.
Он видел Алису и не видел ее одновременно. Казалось бы, вот она – прямо перед ним, но где был он сам?
– Господи, да что еще, – на выдохе произнесла Алиса, недовольно сложив губы.
– Мне нужно пару минут, – он еле выговорил это короткое предложение.
– Раньше продолжим – раньше закончим. Потом ты вполне можешь отдохнуть.
Что ж, в этом Алиса была права.
Дима собрал волю в кулак. Продолжая съемку, он никак не мог отделаться от ощущения, что его восприятие было направлено не в окружающий мир, а внутрь себя. В голове возникла фоновая мутная заслонка, через которую он теперь смотрел, и в ней же одновременно образовывалась насыщенная вязкая пустота.
На протяжении всего времени съёмок Дима старался сосредоточиться на деле.
– Откинь свои волосы за спину, – попросил он.
Алиса послушно, одним легким взмахом руки откинула волосы назад. Сначала Дима не приглядывался – он качественно, насколько это было возможно, продолжал делать свою работу. Как только Алиса тряхнула головой, окончательно сбрасывая волосы с плеч и неосторожно проведя по замазанной тональником шее рукой, взгляду Димы открылся краснеющий бутон несдержанного поцелуя.
Чужого поцелуя.
Мелкими красными точками он расцвел точно на шее под ухом и был свеж, как утренняя роса на зеленой траве. Дима знал наверняка.
На мгновение он застыл с камерой в руках. Лишь на мгновение. Ему потребовалась все актерское мастерство, на которое он был способен, чтобы вернуть себя в «строй» и постараться выглядеть так непринужденно, точно сейчас он решал самую простую математическую задачку дошкольного уровня.
Когда они закончили, Алиса оделась, коротко поцеловала его в щеку и покинула помещение, предоставив Диме возможность оплатить полтора часа пребывания в студии, «как настоящему джентльмену». Воспитание не позволяло ему поступиться джентльменскими качествами, хотя на данный момент Дима не ощущал себя ни джентльменом, ни заботливым парнем, ни даже мужчиной. Он ощущал себя никем, ощущал себя черной дырой, которая поглощала себя саму.
Туман, который снова настиг его на съемке, испарился, выветрился из головы, и мир вроде бы заиграл прежними красками, только вот у Димы, видимо, закончилась гуашь, иначе бы внутри он не чувствовал себя так бесцветно.
Эти прошедшие два дня несли в себе столько путаницы. Каждое событие ловкими пальцами произвола щипало Диму за минорные струны, вызывая в нем еще больше тоски и беспомощности. Дима вдруг ощутил себя беззащитным ребёнком, которому запретили кричать и которой поэтому кричал в себя, сотрясая все фибры.
В мозгу только крепко засело: «родители и Алиса».
«Родители».
«Алиса»
Дима даже не мог нормально позлиться; все, что он делал – шел ко дну с тяжелым камнем, привязанным к его глотке. Он никогда не задумывался