Сын менестреля. Грейси Линдсей. Арчибальд Кронин
сумму, я решил повременить с приездом в семинарию, а провести два дня в Мадриде. По прибытии туда я сразу же взял такси и велел везти нас в отель «Риц», где нас приняли, как почетных гостей, и разместили в апартаментах с видом на сад.
Алек, ты даже представить себе не можешь, какой это замечательный отель! И я, ни секунды не сомневаясь, дал бы ему две дополнительные звезды, помимо уже имеющихся четырех. Наконец-то маме удалось по-настоящему отдохнуть под сенью апельсиновых деревьев, я же воспользовался случаем, чтобы хорошенько ознакомиться с Прадо, который, надо признаться, меня несколько разочаровал: слишком уж много гигантских портретов королей, хотя, конечно, там есть и чудесный, непревзойденный Веласкес: его «Менины». Мама немного беспокоилась по поводу позднего обеда, но, когда мы сели за стол, все недовольство как рукой сняло. Еда была такая, что пальчики оближешь!
Утром третьего дня я договорился с агентством о том, чтобы маму посадили вечером на поезд Мадрид – Париж – Па-де-Кале, билет на который я забронировал. Мы сели в просторный лимузин «испано-сюиза» и направились в сторону Толедо, в семинарию.
Перед запертыми воротами семинарии моя дорогая мамочка обняла меня, и меня вдруг кольнуло нехорошее предчувствие, что мы расстаемся навсегда и мне не суждено ее более увидеть. Я проводил глазами такси, ожидая, пока оно не скроется из виду, а также, должен сознаться, пока не высохнут слезы, и только тогда прошел в ворота и по-испански попросил привратника проводить меня к отцу настоятелю. Привратник, немало удивленный тем, что я говорю на его языке, охотно подхватил мой чемодан и повел меня через широкий двор по направлению к центральной части семинарии – восхитительному старинному андалузскому аббатству, к сожалению, обезображенному двумя современными пристройками из бетона. Мы зашли внутрь, поднялись по чудесной старой лестнице из черного оливкового дерева и оказались перед запретной дверью из такого же черного дерева, где привратник и оставил мой багаж. Когда я дал ему несколько песет, он, похоже, снова удивился, но явно остался доволен.
– Хорошо, что сеньор знает испанский. Здесь вся прислуга – испанцы.
– И все мужчины?
– Конечно, сеньор. Отец настоятель Хакетт других не держит.
Я постучался в дверь, но, не получив ответа, все же вошел в комнату и был весьма изумлен, когда увидел высокого темноволосого священника, преклонившего колена на скамеечке для молитвы перед распятием на стене. А под распятием в стеклянном ящике лежала – ты не поверишь! – отрезанная человеческая рука. Не успел я оправиться от потрясения, как священник неожиданно произнес:
– Выйди за дверь и жди там.
С трудом оторвав ноги от пола, я, с чемоданом в руке, вышел из комнаты и прождал за дверью минут десять, не меньше, когда услышал тот же голос:
– Можешь войти.
Я вошел, поставил чемодан на пол и, увидев напротив письменного стола стул, должно быть поставленный для меня, сел.
– Встань!
Я