Шальная. Надежда Голубицкая
бумагой. Чувствовала я себя прескверно и понимала, что если сейчас не предпринять никаких мер, не выпить лекарств, то будет еще хуже.
Тогда я решилась позвать хозяина дома, но не смогла, из воспаленного горла раздался еле слышный хрип. Я попыталась отправиться на поиски Виктора, но так как остатки сил были потрачены на дорогу к камину, то, сделав всего пару шагов, я сдалась и начала оседать на пол. Мне казалось, что я падала невообразимо медленно, однако Виктор подхватил меня и удержал на краю сознания, похлопав легонько по щеке. Он подхватил меня на руки, отнес обратно на диван, уговаривал потерпеть, не позволяя провалиться в темноту. На его лице впервые появились хоть какие-то эмоции. Затем он кому-то позвонил, быстро принес из кухни небольшую миску и начал что-то неприятно холодное прикладывать к моему пылающему лбу. Он постоянно что-то говорил, вот только мой мозг воспринимал звук, который доносился словно через вату, а вот слов никак не мог разобрать. Было ощущение, что густой и удушливый туман жал меня со всех сторон, одурманивал разум и закрадывался в сердце.
Когда в комнате появилась женщина в белом медицинском халате, я попробовала подняться, но тут же меня словно что-то опрокинуло обратно в подушки, заставив все вокруг кружиться в бешеном танце. Врач колдовала надо мной с фонендоскопом, какими-то лекарствами и шприцами, после чего исчезла. После этого мучивший меня холод отступил, но туман, обволакивающий все вокруг, не исчез, а только взбился еще сильнее словно сливки, так что вообще не стало ничего видно.
Когда я, наконец, очнулась и открыла глаза, то сначала увидела, что в окна бьет искристый дневной свет, рассыпая солнечные зайчики по всей комнате. Затем мой взгляд устремился на кресло, где в неудобной позе спал хозяин дома. Посеревшее лицо, изрядно тронутое щетиной, синева под запавшими глазами выдавали то, что он обходился без сна и отдыха долгое время. Я без стеснения рассматривала его подбородок с ямочкой, высокие скулы, ровный нос. Этого мужчину можно было назвать красивым, но постоянно мрачное выражение лица портило впечатление.
«Интересно, сколько я тут уже нахожусь?» – пронеслась мысль, заставившая меня резко сесть, отчего все перед глазами неприятно закачалось. Шорох упавшего на пол одеяла разбудил Виктора, который рывком соскочил с кресла, а потом, удостоверившись, что со мной все нормально, мрачно бросил:
– Ну, наконец-то, оклемалась. Угораздило же меня с тобой связаться! Пришлось в сиделку переквалифицироваться.
– Я тебя об этом не просила, – вместо благодарности ответила я в его же тоне. – Мог отправить меня в больницу.
– Именно так и хотел сделать, – заверил он, направляясь к кухне. – Если бы ты сначала не угрожала, что оттуда убежишь, а затем со слезами не умоляла этого не делать. Ты утверждала, что в больнице тебя непременно обнаружит отец и заберет обратно в Америку, так и не позволив тебе найти маму и сестру.
Все мои ответные реплики застряли в горле. Я не помнила, как и когда успела его посвятить во все свои