Двенадцать лет, семь месяцев и одиннадцать дней. Лоррис Мюрай
карабина в стетсоне на голове, я уж не говорю про хоум-ран в бейсболе. А насчет девушек – у меня еще есть время, правда же?
Он состроил лукавую гримаску в невидимую камеру.
– Я вообще-то не имею ничего против. Надо только найти такую, которая бы мне понравилась. Джемма, например, славная, но, если честно, у нее зад кобылы. Будь я ее доктором, посоветовал бы ей завязать с батончиками «Марс».
Как ни всматривался он в темный угол, не появилось никакого знака, даже отсвета. И все же ему явственно показалось, что он слышит голос отца. Увы, как говорили по телевизору, это была не прямая трансляция – скорее разогретое блюдо. Вчерашняя фраза зазвучала у него в ушах.
«Все равно здесь нет сети, – сказал Джек Стивенсон. – Далеко от всего, для всего недосягаемо».
– Да уж, – удрученно вздохнул Уолден.
Отец за ним не наблюдал, не слышал его. Нет сети. Далеко от всего. Он был отрезан от мира.
Уолден сделал последнюю попытку убедить себя, что отец, несмотря ни на что, мог его снимать с намерением позже посмотреть запись, но нет, мысль о скрытой камере и спрятанном микрофоне казалась теперь смешной.
Он был один, с двумя книгами, скучными, как дождь, который всё шел за окном.
Уолден сыграл двенадцать партий в кубик Рубика, доел банку равиоли, подбросил дров в огонь, подремал, побродил кругами по хижине. Часы шли, за окном темнело.
До того как наступила кромешная ночь, Уолден взял охотничий нож, наточенный, с заостренным кончиком, и выбрал полено с корой. Он думал о том, что делали заключенные в своих камерах. Иногда они вырезали свое имя. Иногда царапали на стене дату или просто ставили палочку. Одна палочка – один день. Или месяц. Или год.
Ему не надо было направлять свою руку. Острием ножа она сама выцарапала на коре: 12 л 7 м 4 д.
День обещал быть не ласковее предыдущего. Дождь, кажется, перестал, но небо нависало свинцовое, а просачивающийся в хижину воздух говорил о том, что лес далеко не просох. Уолден с удовлетворением обнаружил на чугунном дне печи угли, которые только и просили проснуться хорошим огнем. В таком темпе, однако, запаса дров не могло хватить надолго. Послушай Уолден доводов рассудка, он не замедлил бы выйти в лес с топором. Но это значило бы признать, что он здесь надолго, чего ему совсем не хотелось.
Он съел банку ветчины в желе.
Вчера Уолден понял, что отец оставил его в таком месте, определить которое невозможно (поездка с завязанными глазами, план без точных указаний). Сегодня ему открылась другая очевидность, более радостная. Джек оставил ему припасов, чтобы выжить до его возвращения, ни больше ни меньше. У него оставалось три банки консервов. Теперь он задавался единственным вопросом: отец рассчитывал одну или две банки на день? У Уолдена был хороший аппетит. Джек говорил ему порой, что никогда не видел, чтобы обжора так медленно рос. Так что ему было трудно отказаться от решения, отвечавшего его желаниям, равно как и его желудку. Он очень хотел верить, что отец вернется вдвое скорее, если он вдвое быстрее