Названец. Камер-юнгфера. Евгений Салиас де Турнемир
рассмеялся снова:
– Ведь это не первый раз, Fräulein! Сколько раз я от вас слышал, что молодой человек вам сразу страшно понравился. А потом через недельку вы же мне говорили: «Я ошиблась, он совсем дурак» или: «Он злой клеветник, лгун, хвастун!»
– Да, может быть, бывало. Но теперь это совсем не то… Вы сами знаете, этот ваш – не таков.
И, глянув пристально в глаза Адельгейма, Тора вдруг задумалась и почти печально поникла головой.
– Что с вами? – спросил Адельгейм.
– Я думаю… – отозвалась девушка, – что он то же самое, что вот мы с братом. Русский немец или немецкий русский. Но он взял все хорошее у немцев и хорошее у русских. Он не сонный, как немцы!
– Спасибо! – поклонился Адельгейм.
– Да, вы все сонные! Что же делать? Я правду говорю. Вместе с тем он не грубый, благовоспитан, как немцы. А русские все грубоваты. У него есть ваш светский лоск.
– Спасибо на иной лад! – снова поклонился Адельгейм.
– Итак, дайте мне ваше честное слово, что с нынешнего вечера он будет у нас всякий день!
– Даю в том, что буду стараться, но отвечать, конечно, не могу.
– Только слово дайте!
– Постараюсь. В этом даю слово.
IX
Адельгейм упорно взялся за своего нового приятеля. Между ними тотчас зашел странный разговор о г-же Кнаус и ее дочери. Зиммер заявил прямо, что Доротея настолько красивая и симпатичная девушка, что он бы не желал жить в Петербурге и часто ее видеть, потому что она опасна для молодого человека.
– Ею можно увлечься легко! Спасибо, что я отсюда скоро уеду, а бывать у них я не буду.
Адельгейм насупился:
– Ну а я вам вот что скажу, мой милый Генрих! Вы мне несколько раз говорили, что никогда не забудете одолжения, которое я для вас сделал, хотя в нем не было ничего особенного. Не взять вас с собой в свой экипаж и не доставить в Петербург было бы поступком совершеннейшего невежи и брюзги, человеконенавистника. Не только вас, но и всякого другого в вашем положении каждый проезжий взял бы с собой. Но вы сами называете это одолжением, которого вы никогда не забудете. В таком случае вы должны отплатить мне. Вы у меня в долгу. Признаете ли вы это?
– Конечно! – отозвался Зиммер.
– А если так, то я требую уплаты, а вы должны дать честное слово, что уплатите по моему требованию.
– Даю! – весело воскликнул Зиммер. – Но какого рода?
– Остаться. Не уезжать.
– Как не уезжать? – удивился молодой человек. – Я вас не понимаю.
– Оставаться здесь, в Петербурге, елико [11]возможно дольше, и затем…
– Две недели довольно? – перебил Зиммер.
– Нет! Елико возможно дольше. Неволить вас я не стану и расстраивать ваши дела не стану. Вы по доброй воле останетесь елико возможно дольше. Но это не все! Вы всякий день, вернее, всякий вечер, а то, пожалуй, хоть и раза два в день будете бывать или со мной, или одни у госпожи Кнаус.
– Зачем? – изумился Зиммер.
– Затем, чтобы увлечься красавицей Торой и, может быть,
Сколько