Любовь со вкусом вишни. Татьяна Алюшина
глазами и темными кругами вокруг них, скорее всего от бессонницы, о которой говорил его отец.
– Евгений Александрович, я бы хотела поговорить с Алексеем наедине.
– Конечно, конечно, – засуетился он и стал торопливо выталкивать охранника из палаты.
Ника лежала в одноместной палате, с комфортом, уж наверняка Евгений Александрович подсуетился, точно она не знала, а спрашивать не стала.
– Садись, – сказала она Алексею.
Вероника подтянула подушки повыше и села в кровати, устроившись поудобней.
Алексей сел на стул, упершись локтями в колени широко расставленных ног, сцепил пальцы рук замком и опустил голову. Он еще ни разу с того момента, как переступил порог палаты, не посмотрел ей в глаза.
– Придвинься поближе, – попросила девушка.
Он послушно передвинул стул к изголовью кровати.
– Посмотри мне в глаза.
Он поднял голову и посмотрел. Они молчали, молчали и смотрели друг другу в глаза. Долго.
Между ними происходил странный молчаливый диалог – он просил прощения, пытался что-то объяснить ей и самому себе, обвинял себя и рассказывал, что не может найти нечто важное внутри, то, что обязательно надо найти, раскопать, чтобы понять, для чего ты вообще есть на земле, и что все чаще думает, что в нем этого и нет вовсе. А Ника – что поможет ему и его отцу, что не за что их наказывать и винить, у них свое горе – вот этот мальчик, несущийся на всех парах к некоему краю, за которым, может, и найдет то, что ищет, но, как правило, эти дороги ведут только к гибели.
Да и за что винить-то?!
Ей благодарить его надо! Потому что на один краткий миг Ника почувствовала, увидела, приобщившись, и осознала, что во всей нашей жизни есть глубокий смысл, назначение некое, понять которое мало кому дано. Но оно есть!
И что существует на этой земле человек, который живет своей, совершенно неизвестной ей параллельной жизнью, и пусть они никогда не встретятся, но они оба проживают жизни в одном пространстве, и теперь она точно знает, что он существует.
Что мальчик, сидящий напротив, гораздо смелее, чем она, потому что он ищет этот смысл, ковыряется в себе, мучается, бунтует, а она давно разуверилась, что в ней есть это нечто важное, и, махнув на себя рукой, перестала даже думать об этом.
– Ты его наказываешь за то, что он сильнее, умнее, целостнее и никогда, как тебе кажется, ты не станешь таким же? – спросила Ника, продолжая вслух их молчаливый диалог.
– Да, отец настоящий мужик, и меня это бесит! Слушай, ты что, ясновидящая? Типа озарение такое или психолог? – усмехнулся парень.
– Нет, я потерпевшая, сбитая твоим красным монстром. Кстати, отделался бы ты от этой машины, у нее свой характер, и она уже попробовала калечить людей, подозреваю, что ей это понравилось.
– Точно, экстрасенс какой-то, – усмехнулся он и расслабился.
«Так-то лучше!» – подумала Ника.
– Тебе сколько лет?
– Восемнадцать.
– Шел бы