Золушка. Евгений Салиас де Турнемир
без нужды перебирала и переглядывала… Мысли ее заняты были не тем. Она тоже перебирала и обдумывала те похвалы красоте дочери, которые поутру расточали ей графиня Отвиль и господин из Парижа. Сама она считала красивой только одну свою дочь, белокурую Марьетту, которая была наиболее похожа на нее.
Смуглых и черных Рене и Эльзу, уродившихся в отца и по атласно оливковой коже истых квартеронок – Анна считала оригинальными дурнушками, и, удивляясь, что обе всем нравятся, все-таки была этим по-матерински горделиво довольна.
– Да что мои дочери! – говорила она часто знакомым. – Вот если бы вы видели меня, когда мне было 18 лет. Вот моя Марьетта – иное дело. Она вся в меня уродилась. А те две совсем в бабушку, которая была негрессой… Подумайте! C’est tout dire – des quarteronnes![157]
– Именно оттого они обе и красивы! – заявляли некоторые териэльцы. – Креолы славятся красотой по всему миpy, и в особенности квартероны.
– Quelle blague![158] – восклицала всегда Анна. – Можно ли быть красивой с оранжевой кожей? Подумаешь, что Рене и Эльзира вечно больны, и что у обеих… On dirait la jaunisse[159]…
«Так, так. On dirait du veau![160]» – думалось иному шутнику-собеседнику, которому нравилась Эльза и, в особенности, величаво красивая Рене.
Глава 12
Войдя в домик и в кухню, Эльза молча, не здороваясь с матерью, села на деревянный табурет и внимательно пригляделась к Анне, стоявшей к ней профилем. Она всегда могла прочесть тотчас на лице матери что-либо способное ее смутить или же совсем успокоить. Анна не умела хитрить и, когда ей приходилось действовать по наущению или под давлением приказа своего любимца, она, смущаясь, объяснялась с дочерью, не смея заглянуть ей в лицо.
На этот раз Анна была спокойна и ее светлые глаза, еще красивые, если не цветом, то очертаниями, спокойно и ласково глянули на дочь.
На расспросы Эльзы о цели неожиданного визита Отвилей, Анна объяснила ей, что все дело затеял находящийся в гостях у графини un faiseur de poupee[161] из глины и из мрамора, как он сам объяснил про себя.
– Что же он хочет от меня? – спросила Эльза.
Мать объяснила все то же, что и Баптист… Эльза должна будет спокойно сидеть для того, чтоб господин из Парижа, monsieur de Montclair, делал с нее изображение девочки из глины.
– Мы уговорились… rien que la tete[162], – прибавила Анна.
– Как это? – спросила Эльза, не понимая.
– Только одну твою голову, то есть лицо и шею. А не более.
– Не понимаю, что ты говоришь… Чего «не более»?
– Он сначала хотел тебя всю делать. Так сказала графиня. Ну, а потом…
– Что-о? – протянула Эльза и вытаращила глаза на мать. – Всю?.. Как всю?!
– Они, эти артисты делают целые эдакие фигуры. Называются статуями. Целые изображения. Des corps entiers[163]. И графиня начала было говорить, чтобы я позволила тебе poser devant lui[164] для целого изображения.
Наступило молчание.
Анна, занятая
Они все – квартеронки! (франц)
Шутите! (франц)
золотушный цвет кожи (франц)
Сказали бы о телушке (франц)
мастер бюстов (франц)
ничего, кроме головы (франц)
Всего тела (франц)
позировать перед ним (франц)