И жизнь продолжалась. Влада Арт
я знаю, как выглядит религиозный журналист, – хмыкает Майки. – Вы во всём видите информацию для материала. – Ну да, – Чарли пожимает плечами, – профессиональную деформацию никто не отменял.
– Но не обо всём на свете стоит рассказывать, – Майки опять закуривает. – Уверен, некоторые вещи хотели бы оставаться инкогнито.
– Этого мы наверняка сказать не можем. Что, если этот памятник хочет попасть на обложку журнала Time?
– Памятник – может быть, но что насчёт жителей улицы?
– Об этом нужно спросить у них лично. Я, между прочим, всегда получаю согласие героев историй. В противном случае, они остаются инкогнито.
– Ну уберёте вы имена. А место-то у жителей тоже отберёте, потому что они не хотели никому рассказывать про свой этот несчастный памятник.
– Так памятник – не частная собственность, иначе стоял бы у кого-нибудь на балконе или в гараже. Так что он принадлежит всем жителям Северного города, точнее, информация о нём. И вообще, вот врачи дают клятву Гиппократа, а журналисты клянутся всем-всем делиться. Поэтому я не должна утаивать от читателей материал, который основан на достоверных фактах и может быть полезным.
– И какая польза будет от статьи об этом памятнике?
– Как минимум привлечёт внимание. Может, после этого дома отремонтируют.
– А что, если их лучше оставить как есть? – не унимается Майки.
– Почему?
– Ну, может кому-то так больше нравится! – он отворачивается.
– Не знаю, кому могут нравиться дома в аварийном состоянии… – О, вон и бар уже видно, – меняет он тему и ускоряет шаг. Чарли так увлеклась спором что не заметила, как они выходят на совершенно другую улицу. Здесь ровными рядами выстроены компактные панельные домики с крошечными балкончиками; ограждение каждого из них облицовано разноцветными пластиковыми кирпичиками. Чарли дивится внутреннему убранству некоторых из них. Одни завалены барахлом (от старых лыж до огромных резиновых жаб), а на других стоят аккуратные маленькие столики. Но больше всего её внимание привлекает балкон, на котором стоит автомат в виде рожка с мороженным.
– Смотри, Майки, – Чарли указывает пальцем на автомат. – Хотел бы я такой, только с зефиром.
– Ням!
– Кар! – Цок-Цок тоже любит зефир и не может промолчать.
До бара остаётся всего несколько метров, но Чарли уже чувствует тень алкогольного запаха, к которому присоединяются басящие гудки сузафона.
– Так там ещё и живая музыка? – Чарли замирает от восторга.
– Каждые пятнадцать минут начинается двухминутное соло одного из инструментов Северной Америки, – поясняет Майки.
– Уже предвкушаю, как… – она осекается, ловя слова о новой статье зубами. – Буду под это потягивать какой-нибудь коктейль.
Майки фыркает и тянет дверь, пропуская Чарли с Цок-Цоком вперёд. Они заходят в небольшое помещение с чёрными стенами, исписанными разноцветными мелками. Прямо посреди надписей в стены врезаны маленькие цветные лампочки, света которых хватает только для