Уральская Обь. Дмитрий Арбузов
глянул на меня Иван, продолжая дымить. – По-моему ты то уж точно от них мало чем отличаешься… Даже на первый взгляд. И спустя столько лет.
– Само собой разумеется! – не растерялся я на комплимент. – Потому и вспомнил об этом. Но всё же… Да, мы можем в короткий срок и с большой тщательностью изучить останки этих индейцев, исследовать их культуру, что они ели, но мы никогда не сможем понять их мировоззрение, выяснить, чем они жили, что чувствовали. Потому что у нас иные критерии оценки действительности, накладывающие свой отпечаток. Мы играем свои роли в другом варианте развития событий. И со временем забываем, что всего лишь варианте, а не истине в последней инстанции. И поэтому…
– Жить в дикой местности, ходить одними тропами с медведями, не знать, что такое телевизор и не видеть электрического света – только буйство природных стихий вокруг; нет телефона, часов, медицины, карты и компаса, – замечтался Иван. – Интересная, право, должна быть жизнь, освобождённая для живых впечатлений, подобие которой испытываем мы сейчас! Сначала идёшь до одинокой скалы, затем на звезду к перевалу, веря в удачу, моля о хорошей погоде и благополучии… И правда, как в сказке! Надо же, сколько раз видел оленя по телевизору, и только сегодня ночью, пережив, я понял, что на самом деле раньше не видел его никогда! Ты прав! Не с чем было сравнить.
– И сколько существует таких ярких моментов! Многие люди умирают, не испытав самых элементарных вещей: сибирской зимы, северного сияния, кавказского гостеприимства… Не попробовав таджикских дынь, туркменского инжира, курильской рыбы, карельских грибов. Уральских комаров, в конце концов! А как прекрасно увидеть всё это собственными глазами, потрогать и испробовать на вкус! Ни одна телевизионная передача не заменят той полноты впечатлений, в силу которой можно было бы с уверенностью воскликнуть: «Да, я знаю всё это!»
– Особенно это касается комаров, – заметил Иван. – У меня веки опухшие!
– Бывает тяжело, конечно. Но разве у тебя не щемит сердце от мысли, как многого ты уже не увидишь? Что года безвозвратны, и что они должны быть заполнены не рабочим временем с 9 до 18, а впечатлениями до краёв, что живой человек не должен скучать или грустить, и уж тем более находиться в депрессии, проклиная сегодняшний день – своё собственное существование. Только мёртвый не понимает этого. А живому разве можно усидеть на месте? Испытывать холод или оказываться на волосок от гибели в дикой природе – ещё ничего, в некотором роде даже полезно для здоровья, это прибавляет уверенности и любви к жизни. А вот что делать, когда человеку некуда деться от городской скуки 4-х стен, когда жизнь распланирована на десять шагов вперед, когда тяжёлые чувства, которых быть не должно, изо дня в день гнетут и терзают его, затягивая в петлю? И таких суицидальных чувств там, в разрекламированном многообещающем городе, больше, чем здесь, в этом тихом, пустом лесу. В цивилизации человек бывает более одинок, чем в самых безлюдных горах.
– Известные вещи, – обронил Иван уже задумчиво, выбивая пепел из трубки о покрытый коркой лишайников