Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

      Мне кажется, наука с ее трезвостью,

      умом и сединою в волосах

      копается в природе с наглой резвостью

      мальчишки, что копается в часах.

      Грозным запахом ветер повеял,

      но покой у меня на душе;

      хорошо быть сибирским евреем —

      дальше некуда выслать уже.

      Столько волчьего есть в его хватке,

      так насыщен он хищным огнем,

      что щетинится мех моей шапки,

      вспоминая о прошлом своем.

      В неусыпном душевном горении,

      вдохновения полон могучего,

      сочинил я вчера в озарении

      все, что помнил из Фета и Тютчева.

      И в городе не меньше, чем в деревне,

      едва лишь на апрель сменился март,

      крестьянский, восхитительный и древний

      цветет осеменительный азарт.

      А ночью небо раскололось,

      и свод небес раскрылся весь,

      и я услышал дальний голос:

      не бойся смерти, пьют и здесь.

      Сейчас не бог любви, а бог познания

      питает миллионов нищий дух,

      и строит себе культовые здания,

      и дарит муравьям крылатость мух.

      Кто жизнь в России жил не зря,

      тому грешно молчать —

      он отпечатки пальцев зла

      умеет различать.

      Балагуря, сквернословя и шутя,

      трогал столькие капканы я за пасть,

      что в тюрьму попал естественно, хотя

      совершенно не туда хотел попасть.

      Уже в костях разлад и крен,

      а в мысли чушь упрямо лезет,

      как в огороде дряхлый хрен

      о юной редьке сонно грезит.

      Что я сидел в тюрьме – не срам,

      за верность чести в мышеловку

      был загнан я. Как воин шрам,

      люблю свою татуировку.

      Покой исчез, как не было его,

      опять я предан планам и химерам;

      увы, штанам рассудка моего

      характер мой никак не по размерам.

      Боюсь попасть на землю предка

      и ничего не ощутить,

      ведь так давно сломалась ветка

      и так давно прервалась нить.

      Мой воздух чист, и даль моя светла,

      и с веком гармоничен я и дружен,

      сегодня хороши мои дела,

      а завтра они будут еще хуже.

      Конечно, жизнь – игра. И даже спорт.

      Но как бы мы себя ни берегли,

      не следует ложиться на аборт,

      когда тебя еще и не ебли.

      Исчезли и зелень, и просинь,

      все стало осклизлым и прелым,

      сиротская стылая осень

      рисует по серому серым.

      Не зная зависти и ревности,

      мне очень просто и легко

      доить из бурной повседневности

      уюта птичье молоко.

      Вчера я думал в темной полночи,

      что мне в ошейнике неволи

      боль