Жизнь статиста эпохи крутых перемен. История историка. И. М. Кривогуз
в Ростов и был принят в институт, но квартиры для семьи найти не смог и оставил эту затею. Через год, стремясь познать, как он говорил, все тонкости любимой математики и получить высшее образование, перешел на работу в школу преподавателем этого предмета и стал заочником института повышения квалификации работников народного образования. Мама, преодолевая водянку, продолжала много работать в школе и заочно учиться на биолого-химическом факультете педагогического института в Ставрополе. С Таней сидела няня, пожилая соседка.
Меня нередко на несколько дней отсылали к Чернышевым. Там я начал читать заголовки в покупавшейся Павлом Михайловичем газете «Правда» и сдружился с соседом – Мишей и стайкой его приятелей. Они еще не умели читать, не представляли ускоряющихся перемен в жизни вождей, распевали явно устаревшие частушки, непочтительные к Ленину и Троцкому. Озабоченные другим, взрослые на это уже не обращали внимания.
Но ребята были знакомы и с казачьим фольклором. Помнится, их речитатив: «Дождик, дождик, перестань, мы поедем во Казань богу молиться, Христу поклониться» вызвал мои вопросы к родителям о Казани, боге и Христе. Мне сказали, что Казань – город, а остальное – пустые слова, от пояснения которых уклонились и Чернышевы. А еще Миша выучил меня, и мы выкрикивали на улице, как оказалось, матерную частушку. Его мама пресекла это, дала ему взбучку, и сообщила о моем проступке тете Поле. Тетя Поля, не разъясняя сути частушки, стала ограничивать мое общение с Мишей, удерживая меня в комнатах чтением. Для компании мне она оставляла дочку хозяина домика – девочку года на три старше меня. Но та поглощала припасенное тетей Полей варенье и интересовалась ее вещами. Это тетя посчитала неприемлемым.
Много позже стало понятно, что в 1930–1932 гг. беспощадное сталинское руководство коллективизацией экспроприировало и полупарализовало сельских производителей, а увеличением экспорта из СССР хлебопродуктов в 15–25 раз по сравнению с 1929 г. обрекло на голод и даже вымирание миллионы не только сельских жителей. Никто из окружающих осмыслить и открыто обсуждать создавшееся положение не решался, каждый искал способы выживания для себя и близких. В 1932 г. у родителей и Чернышевых недоставало возможностей обеспечить мне достаточное питание и направлять мое развитие. В конце концов, несмотря на то, что мне было всего шесть лет, к сентябрю родители пристроили меня в ту же ШКМ, в которой работала мама и учились мои двоюродные сестры, записали в первый класс.
Школа мне очень понравилась. Двухэтажное высокое и прочное строение с большими окнами. По соседству в одноэтажных зданиях размещались старшие классы. Рядом находился Народный дом, в котором демонстрировали немые кинофильмы, исполком районного совета, аптека и водокачка. А напротив возвышалась красивая деревянная церковь, окруженная деревьям и обнесенная металлической оградой на фундаменте из серых камней.
Место было оживленное. В церкви и вокруг нее, пока ее не закрыли, было много людей, голодные просили