Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим. Уильям Мейкпис Теккерей
мы вынуждены были склеивать волосы свечным салом и мукой. Да, я всегда тянулся к возвышенному и изящному, и то ужасное общество, куда я попал, внушало мне отвращение. Мог ли я рассчитывать на повышение в чине? Ведь у меня не было богатых родственников, которые купили бы мне патент. Вскоре я так пал духом, что мечтал о решительном сражении, призывал спасительную пулю и только дожидался удобного случая дезертировать.
Подумать только, что мне, потомку ирландских королей, какой-то негодяй-мальчишка, едва со школьной скамьи в Итоне, грозил палочным караулом, и он же звал меня в лакеи, а я ни в тот, ни в другой раз не убил его! В первом случае (не стыжусь в том признаться) я разразился слезами и самым серьезным образом подумывал о самоубийстве – так нестерпимо было мне подобное унижение. Хорошо еще, что мой добрый друг Фэган вовремя меня утешил, поделившись со мной следующими соображениями.
– Не принимай этого близко к сердцу, бедный мой мальчик! – сказал он. – Палочные удары не такой уж позор. Все зависит от точки зрения. Прапорщика Фэйкенхема всего лишь месяц назад самого пороли в Итоне. Держу пари, что спина у него еще и сейчас свербит. Выше голову, мой мальчик! Неси честно службу, будь джентльменом, и ничего худого с тобой не случится.
Потом уже я узнал, что мой заступник учинил мистеру Фэйкенхему разнос, предупредив, что, если такое повторится, он, Фэган, сочтет это за личное оскорбление, после чего тот на время унялся. С сержантами я сам поладил, пригрозив, что, если кто меня ударит, я убью его на месте, я не посмотрю ни кто он таков, ни какое мне за это будет наказание. И было в моих словах нечто столь убедительное, что вся свора приняла их во внимание, и, пока я находился на английской службе, ни одна трость не коснулась моей спины. Я и в самом деле был в таком бешеном, мрачном состоянии духа, что, клянусь, только и мечтал услышать, как над моим гробом играют траурный марш. С производством в капралы положение мое кое в чем улучшилось: в виде особой милости мне было позволено столоваться с сержантами. Я угощал этих каналий вином и проигрывал им деньги, которыми бесперечь снабжал меня мой добрый друг.
Наш полк, расквартированный под Штаде и Лунебургом, получил приказ срочно двигаться на юг, к Рейну; ибо поступили сообщения, что при Бергене, близ Франкфурта-на-Майне, наш фельдмаршал князь Фердинанд Брауншвейгский потерпел поражение – или, вернее, встретил отпор – в своей атаке на французов под командою герцога Бролио и вынужден был отойти на новые позиции. Но едва союзники отступили, французы двинулись вперед в неудержимом марше, угрожая занять Ганноверское курфюршество нашего всемилостивейшего монарха, как это уже было однажды, когда д’Эстре побил героя Куллоденского, доблестного герцога Камберлендского, и принудил его подписать капитуляцию в Зевенском монастыре. Наступление на Ганновер каждый раз вселяло смятение в царственную грудь английского короля: мы получили свежие подкрепления, нам и нашему союзнику, прусскому королю, были присланы конвойные суда