Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим. Уильям Мейкпис Теккерей
слышать. Что до случаев из моей полковой жизни, тут я был поистине неисчерпаем. Хотелось бы мне, чтобы и другие мои рассказы были хоть вполовину так достоверны.
В то утро, когда я покидал Кассель, мой друг-пруссак подошел ко мне с открытой приветливой улыбкой и сказал, что тоже едет в Дюссельдорф, куда якобы собирался я. Итак, мы сели на коней и не спеша тронулись в путь. Вся местность кругом являла вид неописуемого запустения. Здешний государь был известен как самый бесчеловечный торговец людьми во всей Германии. Он продавал их каждому встречному и поперечному и в течение пяти лет, какие уже длилась война (вошедшая потом в историю как Семилетняя), перевел все мужское население в княжестве, так что некому стало обрабатывать землю: даже двенадцатилетних отроков угоняли на войну, и нам встречались целые гурты несчастных мальчуганов, обычно под конвоем нескольких кавалеристов с ганноверским краснокафтанником-сержантом или прусским унтер-офицером во главе; с некоторыми из этих конвоиров мой спутник обменивался приветствиями.
– Вы не представляете, до чего мне претит знаться с этой братией, – пожаловался он. – Но такова печальная необходимость. Война требует все нового притока людей, отсюда и вербовщики, поставляющие нам человечье мясо. Они получают от казны по двадцать пять талеров с головы. Конечно, за такого молодца, как, скажем, вы, цена доходит и до сотни. При старом короле за вас дали бы, пожалуй, и всю тысячу – для его полка гренадеров, который ныне правящий король расформировал.
– Я сам знавал служивого из вашего гренадерского полка, – откликнулся я. – У нас его так и звали – Морган-пруссак.
– В самом деле? Кто же он был, этот Морган-пруссак?
– Верзила-гренадер, ваши вербовщики каким-то образом похитили его в Ганновере.
– Экие канальи! – удивился мой приятель. – И хватило же у них смелости завербовать англичанина!
– То-то и есть, что он ирландец, да такая расторопная голова, что где им всем против него! Сами посудите! Моргана, стало быть, схватили и зачислили в гвардию великанов, где он оказался на голову выше всех. Многие из верзил плакались на свою жизнь, на палочье, на бесконечные учения да на нищенскую плату; но Морган не принадлежал к ворчунам. А по мне, говорил он, лучше раздобреть на берлинских харчах, нежели ходить в отрепье и подыхать с голоду в Типперэри!
– А где это – Типперэри? – поинтересовался мой спутник.
– То же самое спросили у Моргана его приятели. Типперэри – это чудесная провинция в Ирландии с главным городом Клонмелем, а это, скажу я вам, такая столица, что уступит только Лондону или Дублину, – не чета вашим европейским городам! Морган сказал им, что родина его недалеко от этого города и что одно у него огорчение в нынешних счастливых обстоятельствах: братья его дома, поди, голодают, а ведь как славно бы им жилось на харчах его величества!
«Голову даю на отсечение, – сказал Морган сержанту, которому он все это выкладывал, –