Российский колокол №7-8 2015. Коллектив авторов
– композитор? Он ведь писатель всегда был и давно еще «Муму» написал. Вы что же, в школе ее не проходили?»
«Обязательно проходили, – с достоинством ответил Чайковский. – Только не ту «Муму», которую Гоголь написал, а другую – Толстого Льва Николаевича. Что же касается вашего остроумного замечания, что, мол, Гоголь писатель, а не композитор, то хочу пояснить вам, что у нас в картотеке значатся два Гоголя – один писатель, а другой, напротив, – композитор. По сути представленных пояснений вопросики имеются?»
«Нет, – сказал сконфуженно брат Иван. – Что-то на меня затмение какое-то нашло. Это вот все гражданин икает тут и муть на сознание наводит».
«Кто это икает? – мрачно вопросил Христофорыч. – Ты лучше за собой следи. А то – икает… Может, я просто поперхнулся».
«Так вот и славненько! – обрадованно произнес Чайковский и кивнул незаметно Гоголю, который тотчас достал из портфеля блокнот с карандашом и взял наизготовку. – Вы нам, уважаемый, собственно, больше всего и нужны. Спойте нам песенку, которую давеча в нетрезвом виде на секретном производстве пели, а товарищ Гоголь быстренько слова и нотки запишет».
«А на каком это секретном производстве? – недоуменно вопросил Христофорыч и вновь икнул. – Тут если и есть секрет, так разве что от нас самих. Мы такие небольшие хреновины по штуке в день вытачиваем, но понятия не имеем, куда их потом девают. Знать не знаем и знать не желаем!»
«Хорошо, хорошо, – сказал примирительно майор Чайковский. – Нам бы все же песенку послушать про белогвардейские страдания».
«Ничем не могу вам, товарищ композитор, помочь, – развязным тоном сказал вдруг Христофорыч и даже сел вальяжно на табуретку. – Нот отродясь не знал, а слова как есть все позабыл. Да я ее и слышал-то один раз в бане лет тридцать назад, мужик ее какой-то противный в парилке тихо пел. Так себе песенка, доложу я вам…»
Майор Чайковский вздохнул и покачал головой. «Расскажите-ка нам тогда про своего деда, – сказал он. – Кажется, дед ваш был белоказаком?»
«Да что про него рассказывать? – вопросом на вопрос ответил Христофорыч. – Он в Гражданскую еще погиб, я его на фотокарточке только и видел. Крупный мужчина такой был, в усах и с шашкой».
«А вы сами, извиняюсь, где тогда были?» – деловито осведомился дознаватель.
«Не понял», – сказал Христофорыч с глупым видом и еще ногу на ногу закинул.
«Вы. Тогда. Были. Где?» – повторил Чайковский, чеканя каждое слово.
Я думал, Христофорыч не ответит, но он ответил. Быстро и столь же чеканно.
«Хорошо, – сказал майор Чайковский после всеобщей паузы. – Если мы сейчас занесем ваш ответ в протокол, то от вас потребуются дополнительные сведения. Вы готовы проехать с нами в Союз писательских композиторов, где в тишине и покое мы побеседуем с вами более подробно?»
«Нет, – замотал головой Христофорыч. – Я извиняюсь, граждане композиторы. Сболтнул нечаянно».
«А за нечаянно бьют отчаянно», –