Мощь Великая. Сергей Конышев
из памяти.
И вот теперь, совершенно случайно, эти люди встречаются в магазине. В памяти Коврина воспрянули многочисленные картины разгульной молодости. Он бросил телегу и помчался догонять Пашу Зайчикова.
– Па-а-аша. За-а-айчик! Па-аша!
Коврин догнал его уже за кассой.
– Пашка, здорово!
Зайчиков остановился и долго смотрел на Коврина, силясь узнать. Коврин уже начал беспокоится – не ошибся ли, но тут Павел наконец радостно, но тихо произнёс:
– О, Лёш, привет, привет! Слушай, а ты изменился, потучнел несколько, я не сразу тебя узнал. Ну, как жизнь?
– Да всё ничего, нормально… У тебя время есть? Подожди, сейчас я продукты заберу, пообщаемся.
– Давай, я на улице тебя подожду.
Коврин второпях оформил покупки, упаковал их и вышел из магазина.
– Ну, чего? Пойдём в круглый, выпьем, пообщаемся?
– Нет, Лёш, я не пью… Да и не хожу никуда практически…
– Чего, болеешь?
– Да, нет… скорее – наоборот… Пойдём ко мне…
– Ну, а чего, пойдём… пивка возьмём?
– Я – пас, ты сам смотри…
Коврин вернулся в магазин и взял две упаковки пива.
За разговорами о былом дорога прошла незаметно. Войдя в комнату, Коврин устроился в единственном кресле у письменного стола и огляделся. Сразу бросилось в глаза, что в комнате отсутствует телевизор. Помимо кресла и письменного стола в комнате также наличествовали старые шкаф и диван. Стены были увешаны снизу доверху полками, забитыми книгами и компакт-дисками. В одном из углов висела довольно крупная икона. Из всего этого аскетичного убранства выпадала шикарная аудиосистема.
Вошёл Зайчиков, неся поднос с чайником, чашками и стаканами. Он поставил посуду на стол перед Ковриным и уселся на диван.
– А что, телек в другой комнате?
– Да нет у меня телека… а остальные комнаты я сдаю.
– Сдаёшь?
– Да, я же не работаю – сдаю две комнаты и на это живу.
– Что, со здоровьем что-то не так? Выглядишь ты, кстати, откровенно говоря, не очень…
Коврин, ещё когда они стояли у кассы в магазине, отметил, что у Павла какой-то потухший взгляд, но до сей поры не решался сказать это ему.
Паша долго молчал, а потом медленно произнёс:
– Если что и болит, так это душа.
– В смысле?
– В смысле бессмысленности.
– Что у тебя стряслось-то, с родителями что ли что-то? – в голосе Коврина появились нотки раздражения.
– Ты извини. Я не общаюсь практически ни с кем… давно уже… вот и разучился, похоже, нормально диалог вести. Родители у меня умерли уже давно, а произошло всё позже. В общем, так… тогда, по порядку. Похоронил я родителей… Они в один год померли – отец сначала, а вскоре за ним и мать. Что ж, это дело нормальное… вот если родители детей хоронят, тогда конечно…
А так – всё своим чередом, порядком… Ну, пережил кое-как. Вскоре женился, работу предложили хорошую.