Дом Судьбы. Джесси Бёртон
вокруг, Тея как будто дрожит, но ничего не поделаешь, ведь дочери Саррагон уже подошли.
– Это мои девочки, Катарина и Элеонор, – представляет их мать. – Девочки, вы знаете Тею Брандт?
Катарина и Элеонор поворачиваются к Тее.
– Не думаю, – произносит первая. – Я бы запомнила.
Но в глазах второй вспыхивает огонек.
– Я знаю! – восклицает Элеонор. – Я видела вас из нашей ложи в театре, мисс Брандт. Вы часто занимаете простые места. И даже… – Старшая девушка окидывает взглядом сияющее платье Теи. – Кажется, припоминаю подобный наряд на одной из куртизанок в «Герцогине Мальфи» [10]. Вы его заказали, вдохновившись?
У Неллы внутри все переворачивается. Звон бокалов, зеркала, истошные голоса, галдящие наперебой, смешиваются воедино, и у нее кружится голова. Вот бы сейчас оказаться одной в своей комнате, у камина, с книгой. С этими девицами трудно понять, намеренно ли их слова так ядовиты. Нелла хочет верить, что нет, что это просто такой тон светской беседы, но не осмеливается встретиться взглядом с Отто. Она в этом виновата – и только она.
В этот момент единственное желание Неллы – забрать Тею отсюда. Но, к ее удивлению, племянница твердо стоит на ногах и не улыбается, несмотря на самодовольные ухмылки девушек.
– Не совсем верно, – произносит Тея. – Это был спектакль «Ромео и Джульетта», и платье мне одолжила Ребекка Босман, исполнившая роль главной героини.
Само упоминание этого имени производит на сестер Саррагон впечатление достаточное, чтобы затмить возмущение от того, что их посмели поправить. Поначалу выпучив глаза, они быстро, как и их мать, скрывают чувства.
– Значит, вы пришли как трагическая героиня? – говорит Элеонор.
Катарина хихикает.
Тея смотрит на Элеонор так, словно перед ней не девушка, а странное создание, обитающее в любимом зверинце Корнелии.
– Умереть ради любви – не трагедия.
Брови Клары взлетают чуть ли не до самой линии волос, но Тея еще не закончила.
– Джульетта жила по-настоящему. И, кроме того, я не вижу смысла тратить гульдены на платья, по которым потом будут топтаться.
Она бросает взгляд на потную толпу, затем снова на девушек, как бы говоря: «И вот так вы представляете себе веселье?»
– Семья Брандт знает толк в бережливости, – произносит Клара. – Уверена, они могли бы многому нас научить.
Прежде чем Нелла успевает извиниться и откланяться, Клара замечает что‐то поверх ее плеча.
– А-а! Вот и вы! Идите-ка сюда.
Они оборачиваются: посреди толпы застыл на месте мужчина. Если Тея ослепительна, будто сошла прямиком со сцены Схаубурга, то этот молодой человек – ее полная противоположность. Он примерно того же возраста, но неряшлив, темно-каштановые волосы стоят дыбом, а рубашка, пусть и хорошо сшитая, болтается. Он похож на аиста, такой же тонкий и поджарый. Колени вот-вот надломятся. У него усталый вид, словно он предпочел бы оказаться где‐нибудь в другом месте и это приглашение подойти – последний гвоздь в крышку его гроба. В руках – серебряный поднос с едой, но на слугу молодой человек
«Герцогиня Мальфи» (1612–1613) – «кровавая драма» английского драматурга Джона Уэбстера.