Дом Судьбы. Джесси Бёртон
придумаю, – произносит отец так, будто хочет, чтобы тетя Нелла замолчала.
– Хорошо, что мы идем на бал, – продолжает тетя, и ее башмаки громко стучат по половицам, когда она принимается расхаживать туда-сюда. – Ты ведь согласен, верно? Ты же видишь смысл, особенно после такого дня?
– Петронелла, не смей через эту потерю продвигать свой замысел. Моя беда с ОИК не имеет к Тее никакого отношения.
– Имеет, причем самое прямое.
Тея с несчастным видом наблюдает в замочную скважину, как отец обхватывает голову руками.
– Я понесу кару за то, что сейчас скажу, – говорит он, – но в такие дни я рад, что Марин не дожила до этого позора.
Тея хватается за дверной косяк. Ей невыносимо смотреть, как они ругаются из-за нее, слышать, как отец говорит такое о ее матери. Да, она хотела узнать от них что‐то о Марин Брандт, но загаданное в день рождения желание сбылось каким‐то извращенным способом. И что это за так называемый замысел тетушки?
Тее хочется броситься к отцу, пообещать, что она найдет ему другую работу, что устроится куда‐нибудь сама. Но в глубине души она знает, что из этого ничего не выйдет. Все это ей неподвластно. Тею переполняет ощущение собственного бессилия. За замочной скважиной – подводный мир. Тея не может туда зайти и помочь, ведь она не в силах сделать и вдоха.
Плеча касается чья‐то ладонь. Обернувшись, Тея натыкается на Корнелию. Лицо ее – суровая, как никогда, маска. Служанка поднимает золотое платье Ребекки со стула, на котором его бросила Тея.
– Тея, пойдем, – шепчет Корнелия.
– Но…
– Нет. Пора собираться. Ты услышала достаточно.
VI
Особняк Клары Саррагон – самый новый на Принсенграхт, его достроили только в конце 1704‐го, чтобы семья въехала к Рождеству. Это огромный дом из черного кирпича, с двойными дверями посреди фасада, с резными букетами каменных цветов под каждым высоким окном и херувимами над ними. За каждым стеклом горят канделябры, по обе стороны входа пылают факелы и стоят два одетых в ливреи лакея, чья кожа сияет на свету.
Нелла, Отто и Тея колеблются у подножия каменной лестницы. Они стоят на краю пропасти, и все же единственный путь – это наверх.
– Час, – говорит Отто. – Я проведу там лишь час.
– А вдруг тебе даже понравится, когда ты окажешься внутри, – отзывается Нелла. – Думай о том, какой вкусной будет еда. На здешней кухне, наверное, трудится целый батальон.
– У нас и дома прекрасная еда, – возражает Отто. – Зачем она вообще нас пригласила? Поглазеть?
– Отто, прошу тебя. Не сейчас. Пойдем. Мы мнемся снаружи и выглядим нелепо.
Они преодолевают девять ступеней, проходят мимо лакеев, что смотрят вперед так, будто троица невидима.
– Какой в них смысл? – бурчит Отто в главном холле. – Живые статуи? Часть представления?
– Ты будешь себя так вести весь вечер или только один час, который ты мне пообещал? – шипит в ответ Нелла.
И тут же сожалеет о сказанном. Лицо Отто становится непроницаемым: