Между двух имён. Антология обмана. Книга 1. Влада Жнецова
непониманием смотрела на него, боясь сдвинуться с места. И думалось ей, что один шаг способен разрушить ту атмосферу родительской любви, что внезапно воцарилась в их хрупком, карточном домике.
Но Сесилия поманила её рукой, и Джейн, тянущаяся к родителям всей своей душой, повиновалась. Она нерешительно ступила вперёд и, поняв, что ничего дурного не происходит, подбежала к своей матери, припала к её груди и крепко обняла. Вальтер широко развёл руки в стороны, после чего сгрёб своих домочадцев в охапку. Жену он придерживал за талию, а дочь гладил по голове, и его сердце, чёрствое, покрытое кровью и копотью сердце, щемило от всхлипов, вырывающихся из детской груди.
Глава 10
День, согретый последними поцелуями тёплых времён, прошёл мимо них. И все они пребывали в раздумьях, внемля своим неведомым никому мыслям в почтенном безмолвии. Шли часы, и небо меняло цвет с синего на жёлто-оранжевый, слегка красноватый, и думы, всё же объединённые тоской по семейному счастью и спокойствию, отступали, высвобождая разум из посмертных объятий – их пальцы, непропорционально длинные и ледяные, когтями впившиеся в сознание, ослабили хватку, оставив в рассудке бреши, в душе – гнетущий морозец утраты и призрачную, но оттого глумливую надежду, которая лишь рвала внутренний свет да заполняла пустоты, оставшиеся после вскрытия душевных язв.
И Сесилия, и Вальтер, и их дочь – каждого изувечила жестокая длань Судьбы, представшей любезной девой в самом начале, старухой – в середине, Смертью – к самому концу того пути, которым шли они вместе, кочуя с места на место, как неприкаянные, и прячась корабельными крысами в тёмных и неприметных углах насквозь прогнившего мира. Этот мир, пропитавшийся смрадом тухлятины и зловонием сырости, не стал бы приветлив и милостив, как бы ни пытались они выбраться из порочного круга страхов, преследований и оскорблений. Вальтер, в отличие от Сесилии, уповающей на снисхождение вертлявой бытности, знал, что всё предрешено, но всячески отрицал это, поддерживая ломкую иллюзию. Его стойкость была напускной, блажью, которой он внушал уверенность в сердца своих близких. Он заклинал других не сдаваться, а сам уже несколько лет кряду видел во снах три гроба, опущенных в единую, очень широкую и глубокую яму: две длинные коробки, наспех сколоченные из старых досок, и ещё одна поменьше.
Такой исход, кажущийся неотвратимым, пугал Вальтера, однако поистине сильно стращало его бессилие. То, что он мог лишь отсрочить гибель, а не предотвратить её.
Думалось, что скорая кончина была неизбежной, как наступление вечера, ночи и утра. Как смена времён года, снова и снова уносящая тоску по знойным летним денькам в жухлую осень и холодную зиму. Единственным просветом в чёрных терниях жизни была весна, соловьём летящая в первые числа марта.
Вечерело. Небеса, золочённые лучами заходящего солнца, полоснул острым лезвием липкий морозец ночи, и заря, точно кровь, расплескалась в синей вышине, потекла алыми струями, пропитывая ватные, словно сахарные облака, которые тут же таяли, растопленные теплотой красного