Досчитать до семи. Яна Никишина
я нескольких поколений. Полки шкафов, каждый скрип половицы, каждый треск старой мебели уносил меня в эти, гнетущие голову, размышления.
Моя история не самая уникальная, она не станет ярким сюжетом для канала НВО и вряд ли когда-либо украсит полки книжных магазинов. Но это моя история, наполненная мыслями, историями и эмоциями.
Злорадство судьбы, каковой моя мать считала каждый момент своей жизни, включая наш небольшой дом из высушенного на солнце глиняного кирпича и грубо отёсанных камней по периметру участка.
Стоял сентябрь. Полупрозрачные тени от редких, полумёртвых деревьев вдоль дороги лишь слегка охлаждали раскалённый полдень. Эти деревья не приносили плодов, а их сухие листья без конца заваливали двор, отчего мать не питала к ним большой любви. Аккуратно подстриженные кусты, за которыми отец следил время от времени. Они создавали иллюзию забора, но не были гарантией ни от незваных животных, ни от незваных гостей. В глубине двора тянулись небольшие плантации виноградников, за которыми наша семья Эскарра с любовью ухаживала. Гроздья винограда созревали под сентябрьским солнцем, и каждую осень наша семья собирала урожай. Из этого винограда мы делали домашнее вино. Оно было тягучим, терпким, с лёгким сладковатым послевкусием. Его продавали в соседнем городке, и хотя вырученные деньги не делали нас богатыми, они приносили ощущение, что в нашей жизни есть что-то устойчивое, что-то своё. По краю нашего участка тянулась глубокая канава, выкопанная рабочими, чтобы предотвратить утечку из канализационной трубы – очередное напоминание о том, что даже наш дом был построен на хрупких основах, готовых рухнуть в любой момент.
Родители спали в одной комнате до тех пор, пока не появился на свет Адриан. Его рождение исключило всякое уединение, а за место на верхнем ярусе кровати разгорелась настоящая борьба. После появления Сантьяго, родители были вынуждены найти выход из тесноты и поставили в комнату две двухъярусные кровати, купленные на ярмарке в соседнем поселке, куда ездили по случаю продажи одного из домов.
Так и существовали: родители – за тонкой стенкой в своей комнате, а Хулио, Лаура, Адриан и Сантьяго в своей, пока мать не объявила за ужином, что снова ждёт ребёнка.
Отец, несмотря на весть о новом прибавлении, не выглядел обеспокоенным. Его работа, которую в наших краях считали престижной, давала ему уверенность, что любые перемены можно пережить. Он верил, что дети – это благословение, и что Бог никогда не ошибается, посылая новую жизнь в семью.
После того ужина, в доме повисло напряжение, которого никто не озвучивал вслух. Отец продолжал верить в свою непоколебимую уверенность, что очередной ребёнок – это чудо, но с каждым днём становилось всё очевиднее, что пространство вокруг каждого сжималось, как туго затянутый ремень. Мать, и без того часто уставшая и раздражённая, стала ещё более отстранённой, особенно когда её живот начал заметно округляться. Казалось, она постепенно сгорала изнутри от бесконечных домашних обязанностей, которые не давали ей ни минуты покоя.
В молодости она мечтала о другой жизни – о карьере, о возможности самореализации, о том, что её труд будет цениться, а не растворяться в хлопотах по дому, которые никто не замечал, пока они не сделаны. Но вместо этого она оказалась в роли вечной хранительницы очага, запертой в четырёх стенах с вечно голодными, шумными детьми, чьи потребности никогда не заканчивались. С каждым днём мать всё чаще переставала смотреть в глаза за ужином, а её раздражение росло, превращаясь в глубокую усталость. Она не говорила об этом вслух, но каждый её жест кричал о том, как сильно она устала.
И каждый вечер она бросала мрачные взгляды на комнату, где стояли двухъярусные кровати, будто мысленно уже представляла, куда поставит новую колыбель.
Она срывалась на нас по мелочам: неубранная комната, не до конца вымытая посуда, крошки на столе. Её раздражение вспыхивало мгновенно, как искра, и выгорала в гнев, который она не могла сдержать.
"Почему я должна делать это одна? Почему всегда я?" – повторяла она почти ежедневно, когда Хулио с Лаурой не успевали за её бешеным темпом. Её взгляд был тяжёлым и холодным, а голос – полным отчаяния. Казалось, что она каждый раз говорила это не нам, а самой себе, пытаясь напомнить о тех мечтах, которые никогда не сбудутся.
В такие моменты, а их число становилось с каждым днём больше, Хулио пытался занять себя починкой старого велосипеда, проводя вечера в мастерской отца. Некогда весёлый и энергичный, он теперь всё чаще замыкался в себе. Его было сложно узнать: большую часть времени он либо проводил в одиночестве, либо исчезал к своей девушке после тренировок по футболу, предпочитая избегать разговоров с семьёй.
Лаура всё чаще уходила на длинные прогулки, которые, казалось, никогда не заканчивались. В своём классе она считалась самой умной: особенно ей удавались экономика и математика. Учителя часто ставили её в пример остальным, а Лаура, казалось, с лёгкостью держала это звание. Стремление к успеху выделяло её среди сверстников, и она уже начала мечтать о том, как однажды уедет из дома и начнёт новую богатую жизнь, о которой бредила всё свободное время.
Адриан, будучи