Там, откуда родом страх. Александр Соловьев
и коров – в самый раз.
– Ладно, не придирайся к словам. Прикажи лучше водки мне принести. Она от боли меня спасает. Из местного лазарета скоро доктор придет, перевязку будет делать. Ты не представляешь, какая это боль.
Евдокия Ивановна была вынуждена выполнить просьбу сына. К приходу доктора он был уже изрядно пьян. После перевязки пообедал и вскоре заснул, а мать снова сидела рядышком и грустно смотрела на спящего, вспомнив вдруг, что еще накануне хотела приготовить сыну комнату, в которой он жил до учебы, да забыла. В корпус его определил покойный муж в надежде, что там воспитают в нем волю и мужской характер. Но, как видно, этого не произошло. Евдокия Ивановна теперь, понимала, что сама внесла в формирование характера сына ростки безволия. Она кичилась тем, что ее предки были дворяне, и пыталась защитить сына от дурного влияния среды, в которой обитала сама и которую считала недостойной и враждебной. Хотя ее покойный муж и служил в земской управе на приличной должности, они не были приняты в свете, и это ее глубоко оскорбляло. Всеми силами она старалась воспитать в сыне аристократа, постоянно его опекала, не позволяя самостоятельно сделать и шага. Очевидно, она была плохим педагогом. Ее чрезмерная опека привела к тому, что сын без спроса не смел взять в руки даже собственную игрушку, он не был личностью, он стал хорошо воспитанной дрессированной собачкой. Мать такое поведение сына радовало. Она гордилась своим сыном и хвастала перед знакомыми и подругами его послушанием и манерами. Последствия ее воспитания начали сказываться сразу после поступления в гимназию. Он возвращался оттуда зареванный, со страхом в широко раскрытых глазах, с которым покорно уходил в гимназию утрам. Мать ничего не понимала и не представляла, в какой ад каждый день отправляет привыкшего повиноваться и исполнять все требования сына. Не лучше, а может быть даже и хуже, обстояло дело в кадетском корпусе. Он выдержал учебу в нем лишь благодаря закалке, полученной в гимназии. Мать пагубность своего воспитания поняла, когда сын был уже взрослым. Подруга, чей сын был однокашником Степана, поделилась с ней его воспоминаниями о годах учебы в гимназии. Вот тогда она только и узнала, какая роль была отведена ее сыну в гимназии. С тех пор в ней жило острое чувство вины и жалости. Сын никогда не упрекал ее ни в чем, но она остро чувствовала его отчужденность.
Глава седьмая
Для Натальи началась новая полоса жизни. Забот у нее прибавилось. Теперь на ее попечении был еще и Степан. Первые дни не принесли ничего нового. Больной по-прежнему отказывался по утрам умываться и бриться, к приходу доктора напивался и потом спал, иногда не просыпаясь до следующего дня. Евдокия Ивановна вздыхала, но, жалея сына, каждый день отправляла в его комнату графин водки. Наталья, было, сделала ей замечание, но та лишь горестно отмахнулась от нее. Дескать, куда тут денешься, больно ведь человеку, сострадание иметь надо. По прошествии недели доктор принес костыли и, сняв повязки, сказал, что уже сегодня можно начинать учиться ходить. Присутствовавшая при этом мать увидала зарубцевавшиеся швы и поняла, что снова допустила ошибку.