Пропащие. Леда Высыпкова
Ваксу среди них… Ведь она другая, с ней нельзя так обращаться! Или им придётся сломать её, или она кого-нибудь порешит.
Вакса шагала уверенно, задрав острый подбородок, за ухом ещё белел забытый с вечера цветок. Если бы от неё хотели только танцев, то дали бы одеться как подобает. Чем страшнее ей было, тем отчаяннее она себя вела – это про неё Змеёныш крепко знал, ведь сам был таким.
Руки, ноги, сердце – у Вёха всё гудело и разрывалось, голова кипела, как паровой бак самогонщика перед выходными.
– Беги к отцу! – он почти ударил в лопатку удивлённую Тису. – Я разберусь, я её верну.
Бросившись со склона, рискуя переломать все кости, Змеёныш рванул за конвоем. «Самое сложное – понять, чего хочешь. А когда понял, эти грибы тебе всё дадут, правда, в долг», – вспомнил он слова Эспе. А ведь несколько минут назад они дурманили его и заставляли растекаться на коленях у «мамаши».
Нагоняя бандитов, Вёх прекрасно понимал, что его не ждёт ничего, кроме унижений, но в пятки его толкал чистый азарт, а страх просто перестал существовать.
Он схватил одного из бандитов за рукав куртки, повис всем весом и затараторил, задыхаясь:
– На сцене был я. Вы просто не поняли, не могли знать. У меня ссадина на боку, вот, смотрите, – Вёх задрал рубашку, надеясь одурачить наглостью. – Да мы даже роста одного! И если вашему Амьеро так уж понравилось, то вы должны меня забрать, а не её. Гарантирую, он будет доволен. Я всё умею, ничего никому не скажу. Старикан давно ничего не может, зачем ему девушка? Только рассердится и вам прилетит заодно. Вакса, ну скажи ты им!
Взглядом Ваксы можно было распиливать железки.
– Он псих, – уронила она презрительно, – не обращайте внимания.
– Пошёл отсюда! – крикнул тот, кому раскроили затылок, и прицелился прикладом Вёху в лоб.
Змеёныш отпрянул, но потерял равновесие и свалился в пыль.
Всё бесполезно. Он не сможет дать ей уйти.
Провожая глазами конвой, Вёх схватился за голову. Вот теперь – точно Апокалипсис. Он умудрился потерять даже больше, чем имел. Экзеси, такой приветливый и тихий, внезапно решил выпотрошить его и запечь в углях. Наверное, молочные поросята тёти Анны испытывают то же самое, когда их вдруг забирают из-под материнского бока и перерезают горло так быстро и внезапно, что хрюкнуть не успевают.
Земля ударила его в висок. Вёх впервые напрочь расхотел жить. Он понадеялся, что ему не придётся ничего с собой делать, чёрная досада убьёт его прямо там, посреди свалки.
«И будет просто прекрасно, – приканчивал он себя мысленно. – Останется хороший, правильный Корн, приведёт домой свою синичку, они будут сидеть там, где я раньше спал, и обжиматься. Тиса сделает из моих шмоток что-нибудь полезное. А если и Вакса не вернётся, то тогда все, наконец, завяжут с цирком и начнут нормальную, приличную жизнь. Если, конечно, Инкриз ещё дышит».
Только ради отца он перестал скулить и накручивать жалость себе на горло. Собрался, встал на ноги и побрёл к контейнеру.
Дома весь пол был в крови и стекле, а Инкриз