Пропащие. Леда Высыпкова
и перьевыми подушками. Лобо поправил ремень ружья и стал хозяйски расхаживать по старым застиранным коврикам. Он находился в чужом доме на ответственном задании, но привычно подумал, что мама убила бы за такое.
– Настоящие артисты, – заметил Феликс. – Реквизита почти нет. Они всё унесли с собой или спрятали. Если бы не рисунки и афиши, я бы подумал, простые обывалы.
– Между прочим, рисунки совсем детские, – капитан снял с гвоздика желтоватый лист, расчерченный карандашами. – Животные, цветы, вон и они сами. Здесь и подписи есть. «Тиса», «мама Фринни»… Интересно, это те же детишки или другие?
– Так сразу и не скажешь. От души намалёвано.
– Кстати говоря, картинка-то весёлая, но сдаётся мне, он держит своих артистов угрозами или силой. Никто ведь не проверял эту семейку на вшивость.
Феликс осторожно забрал листок, чтобы рассмотреть получше.
– Очень уж простые фигурки, рука ребёнка пяти-семи лет. Притом, он уже умел писать. В чёрной шляпе, самый крупный – наверное, Инкриз. Все держатся за руки так, будто срослись. Нет, Лобо, так не рисуют забитые и запуганные дети.
– Из этих каракулей можно что-то понять? С ума сойти.
– У меня есть дочка, в своё время пришлось углубиться в тему воспитания.
Рисунок исчез в потёртом планшете коронера.
– А ты, небось, мечтал о сыне, – усмехнулся Лобо.
И тут же пожалел о своём выпаде, потому что старик одарил его недобрым взглядом.
– Семнадцать лет назад я мечтал только о бутылке с бесконечным виски.
Феликс вошёл на кухню, с почтением покивал, обнаружив добротные чугунные сковороды. Осторожно сел в старое кресло с засаленными подлокотниками. Возле стола оно стояло только одно во всём своём дряхлом величии, окружённое свитой щелястых табуретов. Когда-то это была добротная вещь.
– А здесь уютно. Гадалка – хозяйка хоть куда. Цветочной водой ещё пахнет, чуешь? Да и зеркала начищены. Не исключено, что у Инкриза потекла крыша, – проговорил он, разглядывая, как слабый ветер касается пучков мяты, пустырника и тимьяна, развешенных по стенам, – зачем, иначе, так рисковать? Живи и радуйся. Не убили же девочку в конце концов. Око за око я бы понял. Для чего портить жизнь всем, кто бродяжничал вместе с ним?
– Дело ясное, что дело тёмное, – подытожил Лобо и тронул латунные браслеты, нанизанные на горлышко бутылки.
Проходя мимо тряпок, свисавших с потолка как походный шатрик, Феликс заметил край синей обложки. Там на кресле под парой потрёпанных книг лежала тетрадка из серой самодельной бумаги, сшитая вручную проволокой.
– А вот и бухгалтерия, – зашелестел он страницами, – правда, в необычном месте. И не спрятана как следует, и не на виду.
По мере того, как старик привыкал к неряшливому почерку и кляксам железных чернил, он менялся в лице.
– Что там такое? – Лобо вытянул красную от солнца шею.
– Пока не понял, но, если это то, о чём я думаю…
В глазах