И пожнут бурю. Дмитрий Кольцов
глазами, стоял напротив майора и держал в руках канделябр, готовый применить его как оружие.
– Оставь меня, мерзкий двуличный старик, я не хочу загубить себе оставшиеся часы своей последней ночи в родном краю. Нам и так несколько дней в море плыть на одном корабле. Одного Иблиса мало, чтобы вечно тебя в Аду мучить! Ведь ты такой же демон, без сердца и совести! Убирайся в свое логово! Оставь меня одного!
Не приходя в себя от слов, будто ударивших обухом по голове, Жёв медленно встал со стула и, мельком посмотрев на Омара, пятясь, спешно покинул комнату. А Омар повертел канделябр в руке, что-то громко крикнул по-арабски и швырнул его в стену с такой силой, что звуки грохота оказались слышны во всех камерах и даже на улице. После этого он без сил упал на кровать и сразу же заснул, считая правильным то, что высказал майору.
Майор Жёв, покинув тюрьму, решил пройтись по гарнизону. Сон так и не пришел к нему, даже напротив, после исповеди Омара мелкие весточки сна окончательно покинули организм старика. Единственное, чего ему хотелось, так это избавиться поскорее от этого неблагодарного мальчишки, получившего жизнь и не желавшего хоть на минуту забыть свою дурную веру и радоваться каждому дню. Пребывая в легкой, если можно так выразиться, прострации от унижения, нанесенного арабом ему, благородному офицеру, майор старался все же отогнать мысли и желания раскроить бен Али череп за такое, пусть и непубличное, но все-таки болезненное оскорбление. Он сам того не заметил, как оказался около кузницы, в которой часами, а то и днями пропадал совсем недавно Омар. Жёва удивило, что начальник кузницы, старик Фуле, в такое позднее время все еще находился на месте, что-то читая под тусклым светом масляной лампы. Он не заметил, как майор подошел к своеобразному прилавку и стал рассматривать всякого рода ножи, кинжалы, шпаги, сабли, топорики и прочую военную атрибутику. На прилавке все эти разновидности холодного оружия лежали с двойной задачей: как декор, привлекающий внимание, а также как образец того, что каждый служащий гарнизона мог заказать у кузнеца за определенную плату. А что было делать, жалование не могло в полной мере покрыть всех расходов кузни и лично Фуле, поэтому он упросил Жёва позволить торговать своими изделиями и услугами. За это вояки прозвали Фуле жидом бескостным, но тот не стал обижаться, потому что давно потерял всякое желание испытывать какие-либо яркие эмоции, променяв разноцветные краски на серую шпаклевку.
Вначале у Жёва было сильное желание поговорить со старым кузнецом, однако спустя минуту, майор присмотрелся к глазам Фуле и заметил, что они закрыты. Поняв, что старик тихо дремлет, Жёв еще минут пять постоял у прилавка и удалился к себе, надеясь хоть там немного поспать.
Добравшись до кабинета так, чтобы его никто не услышал, майор, не снимая мундира и сапог, сел в кресло для гостей и стал думать. Не налив по обычаю себе коньяка и не закурив сигары. Стал думать. Думать о словах Омара, вырезавших на сердце Жёва большой рубец. Стал думать о предстоящей