Все время мира. Лара Кутиченко
примерно на миллиметр. Бывший уже начальник отдела продолжал:
– Борис обладает всеми достоинствами, необходимыми для главы такого важного для нас направления, ключевого и системообразующего. Он умён, очень быстро соображает, ещё быстрее схватывает. Разбирается в предмете, что вообще удивительно, для буквально вчерашнего студента, зрело мыслит, видит возможности там, где их никто не видит, и имеет смелость донести их до руководства, а затем отстоять и внедрить.
С тех пор прошло почти десять лет. Отца моего уже нет в живых, и я уже давно не «министерский сынок», а сам по себе. Компания за эти годы разрослась, ширились направления и сферы, но я неизменно занимал на совещаниях кресло по правую руку от Монаховой и давно уже точно знал, что занимаю его по праву, а не по протекции.
Один только раз мы с Монаховой коснулись этой темы. Придуманная мною стратегия на грани аферы чуть не дала сбой, и накануне решающего дня она вызвала меня к себе. Был совсем поздний вечер, почти никого уже на этаже не было. Она сидела в кресле, сняв туфли и положив ноги на пуфик. Когда я вошёл, она не изменила позы. Вид этих холёных босых ног поверг меня в ступор. Я с трудом отвёл глаза от расслабленной фигуры в кресле, усталой руки, держащей бокал с шампанским, и этих ног и заставил себя сконцентрироваться на её лице. Ночная панорама за окном, выключенный верхний свет, добавляли ей морщин и образовывали жёсткую складку, ползущую от крыльев носа к краешкам губ. Я впервые подумал, что управление такой махиной даётся ей непросто, а все эти наши рисковые фокусы отнимают у неё годы жизни.
– Борис, налей себе шампанского, если хочешь, – она махнула рукой куда-то в сторону. Я отрицательно мотнул головой и остался стоять, где стоял. – Когда твой отец попросил взять тебя к себе, мы поругались. Мы никогда не ругались и всегда очень уважительно относились друг к другу. Если бы он просто просил дать тебе место, шанс проявить себя, вырасти, я бы поняла. Но он настаивал на руководящей должности. Он очень верил в тебя, Борис.
Я затаил дыхание, боясь спугнуть настрой на откровенность, внезапно охвативший мою несгибаемую начальницу.
– Я отказала в самой категоричной форме, но тогда твой отец прибегнул к запрещённому приёму. И я поняла, насколько ему это важно. – глядя на мои округлившиеся глаза, она первый и единственный раз на моей памяти тихо засмеялась. – Господи, да ты сейчас в обморок упадёшь, сядь же, наконец!
Я, не отрывая от неё взгляда, нашарил рукой что-то мягкое и сел. Теперь она смотрела на меня вполоборота, сумеречный свет окна из-за моей спины мягко осветил её лицо. Морщины исчезли, разгладилась складка, черты лица обрели мягкость, глаза притягивали, как два чёрных омута. Сейчас она была очень красива, и я удивился, почему раньше я этого не видел, считая её почти уродиной. Она снова стала серьёзной.
– Я была уверена, что ты не знаешь, а теперь достаточно посмотреть на твоё лицо, чтобы убедиться в этом. Мы с твоим отцом встречались в молодости,