Жестокие принципы. Алина Аркади
стереть пошлую картинку и довольную ухмылку Парето. Он избавляет меня от одежды, подхватывает на руки и несёт на кровать. Снимает рубашку, являя привычные шрамы, но не избавляется от брюк и опускается сверху.
Напряжение между ног такое, что я почти готова умолять Островского взять меня, чтобы получить сладкую разрядку и вновь ощутить оргазм. Но Парето спускается ниже, разводит в стороны мои ноги и касается языком клитора, втягивая в рот. Выгибаюсь от неожиданной ласки и сгребаю пальцами простыню, пытаясь удержаться в реальности. Получается плохо, потому что Костя посасывает, лижет и втягивает плоть, заставляя просить ещё. Не могу контролировать свой отклик на Островского, который спускается к влажному входу и таранит его языком. Дёргаюсь, словно от разряда электрического тока, после каждого движения и чувствую приближение развязки, которая накрывает внезапно. Протяжно стону, пока перед глазами рассыпаются искры от полученного удовольствия, и боюсь открыть глаза, не желая смотреть на Парето.
Часто дышу, восстанавливая дыхание, и уже хочу возмутиться, но меня накрывает большое тело, проникая в лоно рывком. Островский замирает, ждёт, когда я перестану пульсировать вокруг его члена, и начинает медленно двигаться, наращивая темп. Покрывает поцелуями мою шею, спускается ниже и втягивает поочерёдно соски, обводя по кругу языком. Дальше я уже не отвечаю за свои действия и притягиваю Костю к себе, желая получить поцелуй.
Реальность растворяется в моих стонах и громких шлепках. В такие моменты я могу касаться его, где хочу и как хочу. Ощущать под ладонью упругую кожу, перекатывающиеся от напряжения мышцы, глубокие шрамы с выступающими краями. Я досконально изучила их все и даже с закрытыми глазами могу описать каждый, уточнив неровности и шероховатости. Сейчас он мой, во мне. Ненадолго, на короткий промежуток времени, но в такие моменты я слепо верю, что там, под вздымающейся грудиной, его чёрствое сердце бьётся лишь для меня одной. И когда вбивается в моё тело, когда впивается зверским поцелуем, когда длинные пальцы сжимают кожу, когда рвано кончает, сопровождая свой оргазм коротким рыком, когда бормочет нечто неразборчивое, оставляя последний поцелуй на моих губах.
А затем пелена спадает с глубокой синевы, возвращая холодную бездну, равнодушную ко всему живому. Вот и сейчас, открыв глаза, планирую увидеть привычное безразличие, но в синеве Островского плещется нечто иное, не поддающееся описанию. Я бы сказала, что это нежность, если бы не знала этого человека и не была уверена в отсутствии подобного рода чувств.
– Твой ответ, Лена, – нависает сверху и не собирается покидать моё тело, наслаждаясь затухающей пульсацией. – Мы вместе или по разные стороны баррикад?
– Вместе, – соглашаюсь, понимая, что выбора у меня нет и только рядом с Парето моя дочка будет в безопасности.
– И всё же я сделал правильный выбор. – Уголки губ дёргаются в подобии улыбки, являя мне довольное лицо.
– Странное высказывание для человека, который никогда не ошибается.
– В отношении