В гостях у турок. Под южными небесами. Николай Лейкин
говорила Глафира Семеновна мужу про англичанина. – Хоть уж ты-то не засни за компанию. А все ведь это с коньяка, – прибавила она.
– Ну вот… Я ни в одном глазе…
– Пожалуйста, уж ты-то не засни…
– Ни боже мой…
А самое ее сон так и клонил. Валерьяна сделала свое дело. Нервы были спокойны… Перед станцией Узункьопрю англичанин уже спал и подхрапывал. Глафира Семеновна все еще бодрилась. Дабы чем-нибудь занять себя, она сделала себе бутерброды из дорожной провизии и принялась кушать. К ней присоединился супруг, и они отлично поужинали. Сытый желудок стал еще больше клонить ее ко сну.
– Неудержимо спать хочу; и если усну, пожалуйста, хоть ты-то не спи и разбуди меня на следующей станции, – сказала мужу Глафира Семеновна.
– Хорошо, хорошо! Непременно разбужу.
Она закутала голову платком и, сидя, прислонилась к подушке, а через несколько минут уж спала.
Николай Иванович бодрствовал, но и его клонил сон. Дабы не уснуть, он курил, но вот у него и окурок вывалился из руки, до того его одолевала дремота. Он слышал, как при остановке выкрикивали станцию Павловской, а дальше уже ничего не слышал. Он спал.
Так проехали много станций. Глафира Семеновна проснулась первая. Открыла глаза и, к ужасу своему, увидала, что Николай Иванович свалился на англичанина и оба они спят. Свечи англичанина погашены. Светает. Поезд стоит на какой-то станции. Она посмотрела в окно и увидала, что надпись на станционном доме гласит: «Kabakdschi» (Кабакджи). Опустив стекло, она стала спрашивать по-французски бородатого красивого турка в феске:
– Черкеской? Станция Черкеской далеко еще?
– Проехали, мадам, станцию Черкескиой, – отвечал турок тоже по-французски и отдал ей честь по-турецки, приложив ладонь руки к феске на лбу.
– Ну слава Богу! миновала опасность! – произнесла Глафира Семеновна, усаживаясь на место и крестясь. «А мой караульщик-то хорош!» – подумала она про спящего мужа и принялась будить его.
Разбудив мужа, Глафира Семеновна накинулась на него, упрекая, зачем он спал.
– Нечего сказать, хорош караульщик! В самом-то опасном месте и заснул. Ну можно ли после этого на тебя, бесстыдника, в чем-нибудь положиться! – говорила она.
– Да ведь благополучно проехали, так чего ж ты кричишь? – отвечал Николай Иванович, потягиваясь.
– Но ведь могло случиться и не благополучно, а ты дрыхнешь. Ах, все это коньяк проклятый!
– Да всего только по одной рюмочке с англичанином мы и выпили.
– Выпьешь ты одну рюмочку, как же… Знаю я тебя! Ах, как я рада, что наконец-то мы подъезжаем к такому городу, где все эти коньяки уж по закону запрещены! – вздохнула Глафира Семеновна.
От возгласов ее проснулся и англичанин.
– Черкескиой? – спросил он, щурясь и зевая.
– Какое! Проехали. Давно уж проехали! Пассе… Дежа пассе Черкеской![105] – махнула рукой Глафира Семеновна и прибавила: – Тоже хорош караульщик, минога длинная!
– Кель статьон апрезан?[106]
Проехали… Уже проехали Черкеской!
Какая теперь станция?