Музей суицида. Ариэль Дорфман
умирающими, – уточнил Орта. – Копание в самой святой приватности собратьев. Разве вы, писатели, не этим занимаетесь? Узнаёте тайны, выставляете их на всеобщее обозрение. Вот почему я годы назад спросил, не играли ли вы с мыслью написать роман об Альенде.
– И, как я помню, я ответил, что Альенде – не выдуманный персонаж. Слишком тяжелый груз истории и этики. Не для меня как тогда, так и сейчас. А вы вот снова заводите разговор о романе, который я никогда не стану писать.
– Я не хотел вас задеть, но вы так упорствуете в том, что не подходите для этого дела, так умаляете свои способности, что на прощанье я решил напомнить, что как автор художественных произведений вы привнесете свои способности – то самое сострадательное воображение, – чтобы поставить себя на место Альенде в момент приближающейся смерти. С более высокими шансами на успех, чем если бы вы были всего лишь историком или обычным следователем.
– Вы считаете, что я смогу стать социалистическим Борхесом?
– Возможно, именно это маловероятное сочетание поможет раскрыть тайну смерти Альенде. А сейчас мне, увы, надо заняться делами, а вам… ну, несколько часов свободного времени в Нью-Йорке еще никогда никому не вредили. А чтобы вам было чем развлечься во время полета домой, Пилар даст вам копию того, что Билл Маккиббен написал для «Нью-Йоркера». Это могло бы вам помочь понять, почему я устроил этот сад, и послужит темой разговора при нашей следующей встрече.
Я был рад перспективе остаться наедине с Пилар: возможно, у нее найдутся ответы на те многочисленные вопросы, которые у меня возникли после этой загадочной встречи с Ортой. Как только за нами закрылись двери лифта, я повернулся к ней.
– Если я не ошибаюсь, вы знакомы с Ортой двадцать лет, с той поездки в Сантьяго в 1970 году, так?
– И вам нужны детали, потому что…
– Потому что это могло бы помочь мне понять человека, предложившего мне эту работу.
Она не стала нажимать на кнопку, которая привела бы кабину в движение. В ней внезапно стало неприятно душно – возможно, вентиляция не работала. Мускусный запах влажной листвы прилип к моей коже. Или дело было в жаре, исходившем от ее тела?
– Если настаиваете… Действительно, 1970 год. Я гостила у своего дяди, Тио Бернардо, когда к нему заявился Джозеф Орта с подарками и письмом от своего отца, Карла. Карл и Бернардо были товарищами по заключению в Маутхаузене. После освобождения Карл вернулся в Голландию, чтобы найти сына, а Бернардо – в Испанию, бороться с Франко. Это пошло неудачно. Ему пришлось бежать от полиции, и он оказался в Чили, где уже устроились его брат и невестка. Для меня это был чудесный выбор, потому что он стал моим крестным отцом, и, если бы не он, я бы с Джозефом никогда не встретилась.
Она впервые назвала его Джозефом, отказавшись от фальши в виде «мистера Орты».
– И вы привели его в «Ла Галериа Патио».
– Он хотел купить чилийскую картину, я предложила помочь. Мы подружились, и следующие несколько дней я была кем-то