Страсти по Фаусту. Роман. Светослов
недавно приходили смотрители, – им лучше это не видеть… А так она у меня на виду, – душу греет. Вот чем надо заниматься…
На картине этой была изображена дивной красоты дева, облачённая в полупрозрачный флёр и зависшая над землёй в порыве радости посреди трав и цветов, а над пейзажем этим сияло небо, разделённое надвое: с одной стороны – ясная синева, а с другой – тучи, и она как бы отгоняла прочь сумрак непогоды. Внизу картины было ярко и крупно написано: «ЭКЗАЛЬТАЦИЯ ЛЕДЫ».
Лёва, глядя на картину, изменился в лице, его глаза наполнились слезами.
– Неужели это я написал?
– А кто ж ещё? Ты.
Здесь необходимо отметить, что картина эта была написана Лёвой Башковитовым давно – несколько лет назад. Но однажды, оказавшись «на мели», Никанорыч решил её продать и показал Фёдору. Но скрупулёзный Фёдор, увидев картину эту, заявил, что ей место на выставке, и что продавать её пока не стóит. И он оставил этот шедевр Никанорыча у себя во времянке до лучших времён. И теперь вот он напомнил о ней своему приятелю, страдавшему от нехватки идей и допинга.
Никанорыч смотрел на картину, созданную им самим и не верил своим глазам. Вернее сказать, он им вполне доверял, но то, что сейчас предстало перед ними, Лёва мог отнести разве что к чудесным проявлениям времени, играющем с людьми и внезапно проявляющем всё великое и ничтожное…
– Эх; как же так… Ну, я ещё выдам… Наливай, Фёдор, – с горечью произнёс Лёва и снова уставился на картину.
Фёдор опять наполнил стаканы вином. Они выпили…
– У меня ещё в заначке спирт есть, – как бы невзначай бросил Фёдор, проверяя реакцию Лёвы на сказанное.
Никанорыч округлил глаза…
– Но надо завязывать, – добавил мудрый Фёдор. – Вот это дошибём – и хваток.
– Завяжем, – ответил захмелевший Никанорыч, глядя куда-то в неизвестное, а затем с азартом сказанул:
– Эх, уехать бы куда-нибудь, улететь к едрени-фени… Поразвеяться!..
Фёдор тут же отреагировал:
– Ну, это запросто. У меня в Аэрофлоте свой человек. Куда хочешь отправит… На юга полетишь?
– Полечу! – выпалил Лёва с хмельным весельем.
Фёдор достал папиросу и закурил. Лёва взбудораженно смотрел на всемогущего Фёдора, прикидывая, в какой край света ему предстоит нынче лететь… Он прикрыл глаза, и в его душу ворвались высокие звуки той исцеляющей скрипки, о которой ему рассказывал друг Фёдор…
А сам Фёдор в голове своей прикидывал, на какой козе надо будет подъехать к этой самой скрипачке, игравшей некогда в оркестре Силантьева (если, конечно, он не приврал). И он погрузился в свои размышления, имевшие весьма большие перспективы относительно его самого, а также касавшиеся и приятеля Лёву, этого горемыку Никанорыча, умевшего из всего извлекать похмельный синдром с последующей регенерацией организма и разогревом вен и суставов до полной расслабухи. «Да, Никанорыч опять будет в трансе… Стало быть, нужна некоторая осмотрительность в действиях и дополнительный тренаж… И не надоело