Мэри Роуз. Шарлотта Лин
ничего опаснее, чем быть еретиком. Никакая интрижка с королем, никакое убийство и никакие ложные показания под присягой не могли с такой же вероятностью привести человека на костер, как стих из Библии на английском.
– И ради этого ты готова поджариться на костре? – спросила она у Анны. – Ради перевода, который ты, как женщина, все равно не имеешь права прочесть?
– Ради новой эпохи, – ответила Анна. – Ради нашей эпохи, когда человек стоит в центре вселенной. Никто не думает, что у меня в голове больше, чем у Уильяма Комптона между ног, и мне так удобнее. Мне все равно, пусть никто не знает, что я достаточно глупа, чтобы иногда представлять себе мир, не прогнивший до мозга костей.
– И этот мир создаст для тебя Тиндейл? – спросила Джеральдина. Именно это поражало ее в Анне: та притворялась фривольной дамой, но внутри была похожа на луковицу, с которой не так-то легко снять шелуху.
– Тиндейл – английский Лютер, – ответила Анна. – Он обещал, что позаботится о том, чтобы каждый парень от сохи мог разбираться в Священном Писании лучше Папы.
– Это же верх ереси.
– Разве?
– Ты и сама это прекрасно знаешь. И какое тебе дело до парней от сохи?
– Какое вообще дело одному человеку до другого? – уже спокойнее поинтересовалась Анна. Затем ее голос снова стал тверже: – Как только Тиндейл окажется в безопасности на материке, он продолжит свой труд. И когда Библия будет переведена, она уподобится пушечному ядру, которое не остановить ни одному королю и ни одному Папе. Тогда можно будет пощупать руками то, что сегодня для нас под запретом. Мы получим право читать Библию, если нам это нравится. Право выйти замуж за графа, если нам не становится тошно от запаха у него изо рта. Право быть человеком и наслаждаться жизнью на земле.
Джеральдина натянула на себя пуховое одеяло.
– Давай спать, – произнесла она. – Можешь срывать мир с петель завтра, но только потише, чтобы тебя не услышал ни один шпион.
– Согласна, моя любимая шпионка. – Анна разбежалась, запрыгнула обратно в постель и бросилась на подушки. – Спокойной ночи, Джеральдина. С Новым годом.
Часть вторая
Якоря и брасы
1524–1526
Tranquillo porto avea mostrato Amore
A la mia lunga et torbida tempesta.
Тихую гавань указала мне любовь
Во время долгой той житейской бури.
7
Медленно, подобно тому, как сменяют друг друга прилив и отлив, заканчивалось лето. Оно было влажным, и люди возмущались испорченным урожаем, растущими ценами и мрачными предзнаменованиями. Но для Сильвестра это было лето с Фенеллой.
Счастье не отворачивалось от семьи Сильвестра много лет. На данный момент верфь его отца кормила тридцать рабочих и была самой крупной в Портсмуте. Отец также купил землю Мортимера Флетчера, заброшенную со дня смерти Ральфа. Его собственные строения нужно было расширять, и, кроме того, таким образом он оказывал