Мэри Роуз. Шарлотта Лин
время установить прецедент, – услышал он голос стоявшего слева от него господина, который обращался к своему спутнику.
Оба купца были явно не отсюда, поскольку одеты были в облегающие жакеты, какие кроили в Венеции, и белые рубашки, выглядывавшие из разрезов рукавов.
– Вы сами сказали это, – ответил второй. – Становится страшно от мысли, что этот клочок земли забыт Богом. И если это не остановить, мне придется отказаться от рынка.
– Я с вами согласен. Вы слышали, что опять были восстания? Всевозможный сброд: подмастерья, поденщики и даже бабы – спорят со священниками о том, что положено Церкви: десятина, которую они должны платить, взносы за погребение, даже саван!
– Может быть, они образумятся, когда увидят, как поступают с противниками Святой Церкви! – предположил другой и указал на костер. – Лютеранскому безумию нет места в нашей Англии. Только не с таким ревнителем веры, как Генрих Тюдор на троне, и нашим верным архиепископом Уорхэмом во главе клира!
У Сильвестра слезились глаза. Повелитель жизни и смерти опустил факел на нижний ряд поленницы. Здесь, на побережье, воздух был влажным и тяжелым от соли, Фенелла говорила, что из-за нее ей постоянно хочется есть. Палачу пришлось бегать с факелом вокруг сооружения, пока дрова в конце концов не загорелись. Когда первый язычок пламени поднялся вверх, толпа взорвалась взволнованным криком.
Сильвестру невольно вспомнился день, когда он один-единственный раз проявил мужество и потребовал, чтобы отец Бенедикт побил палкой его, а Энтони – пощадил. «Сделай это снова, – умолял он себя. – Будь мужчиной, а не червем». Все лучше, чем молча сидеть на лошади и смотреть, как горит человек. Взметнувшийся черный дым заставил закашляться людей в первых рядах. Мужчину у столба уже окружало пламя. Он поднял лицо наверх.
– Отче наш, иже еси на небеси. Да святится имя Твое.
«Сделай это сейчас, не допусти такого безобразия».
Пламя лизнуло дрова выше. По движениям губ Сильвестр видел, что мужчина продолжает молиться. Первый язычок пламени пополз к его ногам, вытянулся и лизнул ногу. Запах смолы и древесины тут же сменился запахом паленого жира. Вверх полетели хлопья пепла, и Сильвестру показалось, что он слышит знакомый ему звук, – с таким громким шипением жарилось жаркое на вертеле, в которое вгрызался огонь. Последнее слово, которое мужчина хотел произнести в молитве, превратилось в крик.
Было уже поздно, никакое мужество в мире не могло его спасти. Все, что мог пожелать ему Сильвестр, это быстрой смерти, но та не спешила.
Вместо того чтобы проявить мужество и спасти человека от смерти в огне, Сильвестр закричал на высохшего священника, сидевшего по другую сторону стола.
– Вот деньги, которые прислал вам мой друг Энтони! – Он швырнул монеты на стол и язвительно добавил: – Чтобы вы могли выследить еще больше людей и донести епископу Танстоллу, который отправит их на костер.
Монеты запрыгали по столешнице. Отец Бенедикт,