Ночная госпожа. Леонид Митин
во всем великолепии скромных одежд, но преисполненных святым духом, мчавшихся, словно гнев сверхчеловека, ничтожные дрогнули. Они послали защищаться всех, кто мог держать оружие. Будто что-то хоть раз смогло бы дерзнуть и защититься от света истины. Мы сошлись, как две волны пламени – молчания и аскезы против суеты и порока.
Как только мы обагрили свои туники и лица кровью, как только насытили наши мечи и посохи тленом этих диких отступников, похотливыми семенами обагрили мы мечи свои. Сколь упоительно, сколь сладко чувство крови еретика. Я резал детей, словно сочные фрукты, и они падали в стенаниях – сладкой музыки праведных воинов – будто гнилые колосья на чистых полях господина. Он был с нами, он пил их кровь вместе с нами, и от этого мы становились горячее. Его святой огонь проникал в наши души, завладевал нашими телами, и мы сражались свыше всяких сил. Мы разрубали, дробили, превращали кости в пыль. Стенания, боли и смерть – вот достойная кара за суетливые мирские блага, за ересь и невежество. Братья рубили в неистовстве святейших воинов-мучеников. Если ломался посох, то рвали плоть еретика зубами, руками, топтали ногами. Если ослабевали руки, то их отсекали и сражались ими. На моих глазах были съедены несколько еретиков. Да будет их больше во веки веков. Мы всех отправим в небытие.
Благородное Солнце насытилось жертвами праведных воинов, щедро осыпала наши глаза кровавым шелковым плащом, за которым вскоре должна была явиться презренная нищенка, собирающая души еретиков к пути в ничто. Мы ликовали в безмолвии, пировали кровью, сжигали тварей, дабы очистить тело матери от их присутствия, даже в виде запахов и эфиров. Все горело, пылало, исчезало в сердце огня гнева господина. Мрачным, зловещим черным духом уходили ввысь жертвы, оставляя здесь зловоние – самый сладкий запах для праведного воина.
– Здесь и братья наши остановились – смиренно произнес Аристиан.
– Нет среди павших братьев. Сие есть отступники, ибо смерть не повод нарушать клятву – ответил я – мы сожжем их с остальными.
– Похвально такое рвение, магистр, я счастлив, быть с вами единой верой.
– Ибо таковая есть истина – уверенно сказал я – кровь – это жизнь.
Аристиан являлся наместником и глазами сердца священного пастыря господина. Я не силен в иерархиях, ибо оные есть члены тела бренного, о коим разуметь надлежит в последнюю очередь, то меня не волновало его происхождение. Я отдал последний на сегодня приказ – утвердить дух свой в истязании тела. Засыпал я от сладостного звука хлыста, карающего тела тех, кто не стремился исполнять долг с усердием или же тех, кто дал волю страстям. Невиновных не существует, есть лишь разные степени вины.
Великолепное утро, алым заревом осветившее земли, что вчера гнили от ереси, что сегодня сияют, словно невинные глаза младенца, не чувствующего разницы между добром и злом. Мир портило, пожалуй, только пепелище, но оно есть символ чистоты земли, ибо и она борется