Призрак оперы. Гастон Леру
Жири, покойной билетерши ложи призрака, – одним словом, тех, кто дал мне возможность пережить вместе с читателем минуты чистейшего счастья и ужаса.
Я бы чувствовал себя неблагодарным, не выразив, в преддверии этой жуткой и невыдуманной истории, признательность нынешней дирекции Оперы, которая благосклонно отнеслась к моим исследованиям, в частности, господину Мессаже, администратору Габиону и архитектору, до сих пор заботящемуся о сохранении этого величественного сооружения, который, не задумываясь, одолжил мне рукописи Шарля Гарнье, хотя был почти уверен, что не получит их обратно. Наконец, мне остается отметить благородство моего друга и бывшего сотрудника господина Ж.-Л. Кроза, который предоставил в мое распоряжение театральную библиотеку и уникальные издания, которыми он очень дорожил.
Глава I
Призрак?
В тот вечер, когда директора Оперы Дебьен и Полиньи давали банкет по случаю своей отставки, в артистическую уборную Сорелли, одной из прима-балерин, неожиданно влетела стайка девушек из кордебалета, только что покинувших сцену после представления «Полиевкта». Они были в сильном смятении: одни неестественно громко смеялись, другие испуганно попискивали.
Сорелли, собравшаяся хотя бы ненадолго побыть в одиночестве и повторить прощальную речь, которую ей предстояло произнести перед господами отставными директорами, с неудовольствием взглянула на шумную компанию, толпившуюся в дверях. Первой заговорила малышка Жамм – носик во вкусе Гревена[2], глаза-незабудки, розовые щечки, лилейная шейка, – которая сумела вымолвить только два слова дрожащим, хриплым от ужаса голосом:
– Там призрак! – И тут же закрыла дверь на ключ.
Уборная Сорелли была обставлена роскошно и вместе с тем донельзя банально: на стенах гравюры – память о матери, заставшей еще прекрасные времена старой Оперы на улице Ле Пелетье. Портреты Вестриса, Гарделя, Дюпона, Биготтини. Но эта комната казалась настоящим дворцом для юных балерин, которые размещались в общих уборных, где они пели, дурачились, ссорились, колотили парикмахеров и костюмерш и баловались черносмородиновой наливкой, пивом или даже ромом в ожидании звонка на выход.
Сорелли была очень суеверной и, услышав слова малышки Жамм, вздрогнула и проговорила:
– Бедняжка!
И поскольку она больше других верила в привидения вообще и в Призрака Оперы в частности, Сорелли нетерпеливо затормошила девочек:
– Так вы его видели?
– Вот так же близко, как вас! – закатила глаза малышка Жамм и без сил опустилась на стул.
– Бр-р! Это просто чудовище! – подхватила младшая Жири, хрупкое создание с живыми карими глазками, иссиня-черными волосами и смуглой кожей, плотно обтягивающей худенькое тельце.
– О! Чудовище! – хором выдохнули балерины и затараторили, перебивая друг друга.
Призрак предстал их взору в виде господина в черном, который неожиданно
Гревен (1827–1892) – художник-карикатурист.