Присягнувшие Тьме. Жан-Кристоф Гранже
кивнул, но сигареты вынимать не стал. Нельзя было расслабляться – «срочный» вызов не предвещал ничего доброго.
– Вы знаете, зачем я вас вызвала?
– Нет.
– Присаживайтесь.
Она пододвинула ко мне чашку:
– Мы все потрясены, Дюрей.
Я уселся, ничего не ответив.
– Полицейский такого класса, как Люк, такой сильный, надежный… Это кошмар какой-то!
– Вы меня в чем-то упрекаете?
Резкость моего тона вызвала у нее улыбку.
– Как продвигается расследование в Ле-Пере?
Я вспомнил о своем предчувствии: победу праздновать еще рано.
– Продвигается. По одной из версий, это могли быть цыгане.
– У вас есть доказательства?
– Только предположения.
– Будьте осторожны, Дюрей. Чтобы без всяких расовых предрассудков.
– Поэтому я и не распространяюсь об этом деле. Дайте мне немного времени.
Она рассеянно кивнула. Это было только вступление.
– Вы знаете Кондансо?
– Филиппа Кондансо?
– Служба собственной безопасности, дисциплинарный отдел. Похоже, на Субейра есть что-то существенное.
– Что значит – существенное?
– Не знаю. Он позвонил мне сегодня утром и только что перезвонил снова.
Я молчал. Кондансо был одним из тех, кто любит копаться в дерьме и буквально кончает от радости, когда один из нас оказывается за воротами. Тыловая крыса, хлебом не корми – дай только унизить опера, заставить его подавиться своим геройством.
– Рапорт на Люка составлял он. И дело ведет он.
– Как всегда.
– Он считает, что его люди уже вышли на след. Сегодня после полудня кто-то запросил данные на Люка в банке. Он без труда определил любителя совать нос в чужие дела.
Что ж, Фуко зря времени не терял. Она пристально смотрела на меня своим текучим взглядом. В одно мгновение он стал жестким, и ее глаза превратились в бриллианты:
– Что вы хотите раскопать, Дюрей?
– То же, что и Служба безопасности, что и все. Я хочу понять причины поступка Люка.
– Депрессия беспричинна.
– Ничто не указывает на то, что у Люка была депрессия. – Я повысил голос. – У него двое детей, жена. Черт, не мог же он просто взять и бросить их! Должно было произойти что-то невероятное!
Не отвечая, Дюмайе взяла чашку и подула на краешек.
– Есть кое-что еще, – продолжал я уже спокойнее. – Люк – католик.
– Мы все католики.
– Но не такие, как он. И не как я. Каждое воскресенье мы бываем на службе, каждое утро молимся. То, что он сделал, противоречит нашей вере, понимаете? Люк отказался не только от жизни, но и от спасения души. И я должен найти объяснение такому отказу. Это никак не отразится на разработке других дел.
Комиссар сделала маленький глоток, словно котенок.
– Где вы были сегодня утром? – спросила она, осторожно ставя чашку на стол.
– За