Патрик Леруа. Годы 1821—1830. Татьяна Васильевна Адаменко
знаете, о ком я буду спрашивать.
– Я с ним только раз пять или шесть была, ужа давно, – скучным голосом она начала проговаривать явно заготовленные ответы. – Пил много, любил кальян покурить, помешивал туда какую-то гадость. Потом сидел и улыбался, будто истукан.
В коридоре, не решаясь вмешаться в беседу, топтался братец Мальво.
– Он давал тебе большие деньги?
– Ха, какие там большие, разошлось все давно.
– Насколько давно?
– Не поняла.
– Когда он посещал тебя в последний раз? – инспектор достал блокнот и сделал вид, что готов записать ответ.
– Да месяца за два до того, как ему взбрело в голову топором помахать.
– А дорогие подарки он тебе делал – сережки, кольца, цепочки?
– Мсье, у нас брать нечего, сами видите.
– Но тогда, может быть, он сожалел о деньгах? У него не было приступов скупости «купил вот, а оно подешевело»?
– Ха-ха, – она вытерла руки о передник. – Старый хрыч любил деньги, но ему больше нравилось их тратить. Ко мне он ходил из скуки, когда за то заплатил и за сё заплатил, и давать большие деньги на одно и то же совсем не хочется.
– Чего-то особенного не требовал?
– Дурень вы всё-таки, как вас там, мсье Леруа, – усмехнулась Жюли. – Он хоть и тронулся мозгами, но тайну свою посмотрите сколько лет хранил. Думаете, не понимал, что если он мне о чем-то таком-эдаком намекнет, то это в два дня по всей деревне разнесется?
Инспектор про себя усмехнулся – простота людская порой кажется умнее всяческих предусмотрительных рассуждений.
– Разве что… – немного замялась Жюли.
– Да? – подался вперед Леруа.
– Он меня петь заставлял. И сам со мной пел.
– Что, прямо во время…? – Леруа немного растерялся.
– Да нет же! – расхохоталась Жюли. – Сразу после. Деревенские всякие песни и еще эту, на латыни, заставил со слуха выучить, хотя у самого голоса не больше, чем у козла было… Смеялся много.
– …и еще он обожрал весь дом. Когда приходил, так по две буханки хлеба уминал. Вино, даже самое дешевое, хлебал из горла. Еще любил ветчину с перцем. Специально денег давал, чтобы свинину и пряности по отдельности покупали. А он уже перчил в своё удовольствие.
Это была ностальгия в чистом виде. Леруа вычеркнул самый главный вопрос из списка своих сомнений: друг молодости не сошел с ума, не растратил весь свой разум по дебитам и покупкам. Если у человека за душой такая тайна, и ветер тьмы надувает паруса его жизни, то ему не с руки идти за простенькими перчеными радостями к деревенской потаскухе, и получать от них самое искреннее удовольствие.
– А по деньгам за все время, во сколько ты ему стала?
– Ой, мсье, не считала я.
Дом говорил о сумме куда лучше своей хозяйки. Хотя инспектор не увидел здешнего «будуара», однако общую цифру уже примерно представил.
– Но ты его почти наверняка скрягой ославила, чтоб