Пора меж волка и собаки. Андрей Синельников
что ни Ордой, ни Святой не была. Ту Русь, что всех кормила и холила. Так вот первым делом новый царь решил совет с кормильцами держать.
В воскресный день, после обедни, государь со свитой выехал на Лобненский холм. С трудом, протолкавшись через торг, что вольготно раскинулся за Аловизовым рвом у подножья Боровицкого холма, продравшись через лавки Китай-города, дворовые люди вывели царя к высокому месту Лобному. Иван взошел на помост, громким голосом крикнул собравшимся на склонах посадским и ремесленникам:
– Народ и люди земские! Знаете сами, что после отца своего остался я трех лет, после матери восьми. Родственники обо мне небрегли, а сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были, сами себе саны и почести похитили моим именем, и во многих корыстях, хищениях и обидах упражнялись, а я был глух и нем по своей юности и неразумию, – он перевел дух. Сплюнул в сторону боярской свиты, опешившей от его слов. Было рванувшейся к помосту, но быстро оттесненной псарями, – О неправедные лихоимцы и хищники, и судьи неправедные! – он еще повысил голос, – Какой дадите ответ!? Многие слезы воздвигли на себя! Я же чист от крови сей. Ожидайте воздаяния своего!! – голос его перешел в рык. Он поклонился на все стороны и продолжил, – Люди Божьи и дарованные земле этой Богом! Молю вашу Веру и нам любовь! Теперь нам ваших обид и разорений и налогов неправедных исправить нельзя! – народ придвинулся ближе, оттесняя бояр, и слушал, затаив дыхание. Царь скинул с голову шапку и продолжал с непокрытой головой, – Вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, безсудства неправедного, лихоимства и сребролюбия, молю вас, оставьте друг к другу вражду и тяжбу, кроме разве очень больших дел, да и их тоже, – он замолчал, и в тишине было слышно, как дышат сотни людей одним дыханием, одной грудью.
– Бояр-то он одним махом угробил, – подумал про себя Гуляй, стоявший чуть в стороне на ступенях Собора Владимирской Божьей Матери, – Чую чья рука и чья голова. Чую, чьи речи в его уста вложены. А вторым махом он всех купцов, жидов и сурожан во врагов народа вольного превратил. Сильна Малка.
– В новых делах ваших, – опять пронесся над толпой голос царя, – Я сам буду вам, сколь возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать!
– Все теперь, он и царь, и Бог, и все в его руках. Выпустили толстобрюхие власть из рук, вожжи, что держали столько лет. Вот так! Теперь и мой черед пришел! – Гуляй крутанулся на каблуках, как умел только он, и ввинтился в толпу ужом.
Работа по государевым делам забила ключом.
Через год царь собирал уже другой Собор. Собор опричный. Сто главных орденских глав было приглашено на него. Сто Мастеров, Магистров, Приоров, Навигаторов. Сто Посвященных и стоявших у власти в обителях братских, носящих схиму монахов-воинов. Собор, какого еще не видала Ойкумена со времени, когда братские общины в ней появились. Царь вошел в огромную